После концерта мы загрузили багажник цветов и гитару.
Раздав автографы, а заняло это минут тридцать, Гаврош прыгнула в Москвич, предпочтя его казенному Мерсу, чем несказанно меня обрадовала. Загрузилась также Ксюха из группы «Тотал», Чайка и кто-то еще.
Под свист и улюлюканье, мы отъехали с Ленсоветовского заднего двора и выехали на Каменноостровский проспект.
На перекрестке с нами поравнялась «девятка» с незнакомыми девчонками.
Они бесновались, показывали большие и средние пальцы и что-то кричали через закрытое стекло.
– Гони, – закричала вдруг Гаврош прямо мне в ухо, и от неожиданности я втопил педаль газа в пол.
Лишних деталей типа инжектора и компьютера в Москвиче нет, поэтому бензин поступил в двигатель сразу. До 60 мы разогнались секунд за 10. Через 30 секунд на спидометре уже была сотня.
Раньше я думал, что это максимум.
Рядом с Гаврошем так всегда – то, что неподвижно, начинает шевелиться, то, что ползет – начинает ускоряться. А то, что едет, начинает летать.
На ближайшем повороте я резко тормознул и свернул направо. «Девятка» тоже успела тормознуть и тоже свернула.
Выскочили на набережную и там ускорились.
«Девятка» не отставала.
– Жми Глеб Егорыч… – заорал кто-то в ухо, и я поддал еще газа.
Не знал, что старый отцовский Москвич способен выжать 110, но это случилось.
2 светофора были зелеными, мы были с ними в сговоре той ночью.
Помню только, что Ксюха на заднем сиденье каждые 60 секунд кричала истошным голосом «Ксюха будет транссухой!» и дико ржала.
Что такое 110, скажете вы?
Но 110 в Москвиче и 110 в Мерседесе – это разные 110.
В Москвиче 110 – это Космос и звезды, летящие тебе навстречу.
Где-то напротив Авроры Москвич стал взлетать, глянув на спидометр, не поверилось, там было 120, так что сдутость шин в тот вечер обвинять не пришлось.
Арсенальная набережная стала взлетной полосой, ведущей в полет к космическим странствиям и приключениям.
Про «девятку» все забыли – мы летели по этому магическому городу, едва касаясь колесами земли, да и не то, чтобы касаясь, мы скорее отталкивались от нее и снова взлетали, не думая о силе притяжения и прочих условностях. За окном проносились дома и мосты, плывущие катера и пешеходы, бредущие по неотложным и важным делам.
Справа показался Смольный Собор, подмигивая желтой подсветкой и золотыми куполами.
Где-то сзади донесся чей-то крик «Лелик, останови…»
Все земное было тленно, как-то несерьезно и несущественно. Лишь ветер, вечный спутник счастья, был рядом, мягко овевая ветровое стекло.
Повернувшись на миг вполоборота, я обратил внимание на Гавроша. Сжавшись в клубок, она что-то корябала на очередном клочке бумаги, не смея отказать себе в удовольствии отдаться истинной страсти. Ее не беспокоило происходящее – скорость, погони и крики.