Тогда, очень смутно, на краю сознания, мелькнула дикая мысль, что именно она создает все это: гонки, вопли, полет. Что эта скорость нужна ей сейчас, чтобы лучше чувствовать то, чему суждено превратиться после в нечто осязаемое. Что стоит мне закрыть глаза и мысленно напрячься, и я проникну в суть вещей, вспомню самое важное, увижу эту волшебную нить, которая тянется из ее сердца наружу.
Но все было тщетно, я уперся в бетонную стену и отскочил от нее, вернувшись в мир реальности, где правят законы, предложенные сэром Ньютоном и так легко принятые миром.
Это длилось минут пять, мы были обречены рано или поздно, упереться в Большеохтинский мост, неумолимо ведущий к Московскому вокзалу.
Сейчас понятно, что у «девятки» не было шансов, потому что она не умела летать. А тогда я просто подумал, вздохнув: …«Оторвались…»[1]
Скульптор должен в своих произведениях выражать состояние души.
Сократ
– Камень – мой главный враг, – сказал скульптор, поднимая сумку с огромным булыжником. – И он же – мой главный друг и союзник.
В поезде Москва-Питер моим соседом оказался крепкий мужичок-боровичок, в кепке хаки и с курчавой бородой на пол-лица.
У мужичка оказался тяжеленный рюкзак и не менее тяжеленная сума, оторвать которую от пола стоило немалых усилий. Я решил помочь. На счастье, тащить груз пришлось не так далеко – на улицу Черняховского, что за Лиговкой.
Не будучи хорошим рассказчиком, я всегда старался разговорить собеседников, с коими мне почему-то всегда везло.
Сам мужичок оказался каменных дел мастером, а в сумках у него были какие-то редкие булдыганы, за которыми он мотался «к своим людям, потому что нынче вокруг одни барыги».
– Слушайте, а вы действительно отсекаете лишнее, когда работаете? Есть у вас такое ощущение? – начал я с банальностей.
– Все это чушь про отсекание лишнего – так – для красного словца. Камень не врет – вот в чем его сила. Писаки могут соврать, превратившись в журналюг, поэты превратились в пугал, вместо трибунов. А мы ближе к корням, с нами правда-матка.
– Ну, знаете, я с вами не во всем соглашусь, – осмелился я робко возразить.
– Например? – поднял бровь ваятель.
– А кто ж всех тиранов увековечил, так сказать, в камне. Одни миллионы людей подвергали репрессиям, другие бросали в котлы миллионные армии, на благо страны. А вам хоть что – изобразили героя с поднятой рукой, с орлиным взглядом, грудь в орденах, фуражки-околыши, сняли гонорар, а то и звание народного – и дальше жить.
– Хитрый ты, жук, – сказал скульптор покряхтывая, перехватывая суму другой рукой. – Так то ж верили. Все верили.