Конец войны пришелся на ноябрь.
Дешевая гостиница. Шезлонги.
Дождь как у брэдбери. Распятые зонты.
И – не поверишь – мерзнут перепонки.
Я здесь два дня. Решительно один.
Терзаюсь от капризов носоглотки.
Лечиться не в привычке. Всё само.
Нет ничего прекрасней русской водки.
Берлин как и тогда. Кирпич в кирпич.
Хожу до ресторана и обратно.
И девочки плющами вьют углы.
Готовые за марки и бесплатно.
Я не могу ни с кем. Прошло 6 лет.
Измену чувствуешь уже в прихожей.
Я знал их всех в лицо. Я шёл в кино
И спал как в плащ-палатке макинтоше.
Я был как мальчик. Я такой сейчас.
Нелепый для неё с момента встречи.
Европа постарела и гниёт
И равнодушна к винегрету речи.
Он приземлился, отскочив от пола и сделав еще один кульбит вокруг своей оси. Потом упал, и лежа, продолжал несколько секунд звенеть, растрачивая остатки энергии.
Я отпустил её. Не знаю сам зачем.
Она была одна такая.
Со мной с тех пор всё было. Всё прошло.
Я струсил.
Каюсь, каюсь, каюсь, каюсь.
Мы сидели молча, даже официант боялся шелохнуться. Сидели мы так минут двадцать. Пока завалившиеся посетители не разрушили хрупкое очарование неповторимого мгновенья.
Тогда-то мой внутренний физик и проиграл окончательно лирику вековую битву.
Между Поэтами существует вневременная духовная нить.
Я встречал его часто, гораздо чаще, чем он меня. Я-то был зритель, а он брал стадионы от Калининграда до Камчатки.
Седьмой рок-фестиваль. На Рубинштейна. Вездесущий Грег протащил меня на утренний концерт, где выступали «Ноль» и «Петля Нестерова». Надо было как-то остаться на вечер, ведь там будут то ли «Нате!», то ли «Алиса». Мы не могли этого пропустить. Я слушал завороженно «Петлю» с их необычным гитарным саундом. Неожиданно почувствовал, что кто-то дергает за рукав. Грег сделал страшное лицо, мол, что ты тут завис и «есть вписка». Я не понял, но посеменил за видавшим виды знатоком всех «вписок». Я не знаю, как у него это получалось, но он умел. Умел проходить на все концерты. То мимо бабушки-билетерши. То с черного входа. То найдет билет прямо на асфальте. Если в туалете есть окно, Грег влезет в это окно.
Рядом со сценой шла пожарная лестница на чердак. Проходила она прямо через сцену. Грег сделал дикое лицо, не терпящее возражений, и подтолкнул меня в спину. Все его существо выражало «Сейчас или Никогда!». Я понял, что других шансов остаться на вечерний концерт (как и денег) у нас нет и шагнул на дрожащие ступени. Сердце ушло в пятки, ступени тряслись, но самое страшное заключалось в том, что лестница просматривалась как со сцены, так и из части зала. Казалось, что сейчас появится милиция, нас школьников, за шкирку возьмут и вытряхнут с концерта в течение 3-х следующих секунд. Ступенек через 10, я остановился на мгновение (страх взял свое) и в ту же секунду мой взгляд встретился со взглядом басиста. Это длилось считанные мгновения. Никогда больше не запечатлевались басовые партии в моей памяти так четко и так надолго. Казалось, прошла вечность. Сейчас я понимаю, что музыканты концентрируются на своей игре, и если вокруг и происходит что-то интересное, то скорее это привлечет их внимание как средство развлечься. А тогда я был абсолютно уверен, что сейчас концерт прервут, басист пожалуется организаторам и нас с позором изгонят из Царства музыки. Его пальцы двигались, и в отличие от многих, этот человек умел бить по толстенной струне большим пальцем, а не просто дергать за нее, что было признаком большого шика. Так я первый раз увидел Герыча.