– Да уж, – только и смог выдавить я, глядя себе под ноги. Я наклонился, чтобы завязать шнурок.
– Полчаса уже давно прошло, кстати.
– Какая разница? Опоздаем или нет, всё равно будет скандал.
Мы вошли в больницу. Длинные коридоры, выползавшие из мрака на бледный свет флуоресцентных ламп, внушали тревогу. Больница со стойким запахом медикаментов, так или иначе, всегда ассоциировалась у меня со смертью и безнадёжностью. Мне казалось, будто смерть бродила по коридору холодным сквозняком и выбирала, кому суждено покинуть это место, а кому – нет. У светлой стены в ряд стояло несколько стульев. На одном из них, под плакатом с инструкцией по оказанию первой помощи, сидел Кир и разговаривал с кем-то по телефону. Пальцами свободной руки он сжимал переносицу, низко склонив голову. Кир напоминал призрака, затерявшегося среди одинаковых больничных стен. Мне вдруг захотелось успокоить его и вывести из этих длинных лабиринтов смерти, но я только привалился спиной к стене, чувствуя усталость, запрыгнувшую ко мне на плечи. Воспоминания о больнице навевали тоску. Я до сих пор помнил, как милый врач с усами накладывал мне шов на коленку. Я помнил так остро, словно игла застряла где-то под кожей и всё ещё беспокоила меня.
– Пойду узнаю, как обстоят дела… – Алиса похлопала меня по руке и, поймав мой растерянный взгляд, слабо улыбнулась. – Эй! Не вешай нос! Из какой задницы только не вылезали Гранины, да? Всё фигня! Знаешь, когда случится апокалипсис, выживем только мы и тараканы.
Я молча кивнул и улыбнулся, чтобы Алиса отстала. Она ждала от меня улыбки, и я дал ей то, что она хотела. Сладковатый дым, освободив лёгкие, подобрался к горлу. Тело не слушалось. Язык едва ли не прилипал к нёбу от жажды. В воспоминаниях ожил яркий образ: Жека, прижимающая сломанную руку к груди, как мать, прижимающая новорождённого ребёнка. Я увидел, как кость неестественно натягивала тонкую кожу. Ощутив тошноту, я быстро зашагал по коридору в поисках нужной двери. Закрывшись в кабинке, я склонился над унитазом и зажмурился: горло раздирала изжога. Меня рвало, и я цеплялся пальцами за фаянсовые края. Перед глазами плыли цветные пятна. Я ощущал себя переполненным сосудом, в который поместили больше, чем он мог вместить. Слишком много впечатлений, слишком много мыслей. К любому слову в эту секунду можно было приписать «слишком», и это оказалось бы правдой. Сидя на холодном кафельном полу, я всё больше понимал, насколько далёк от образа святого Матфея. Я нажал на кнопку слива и вышел из кабинки.
Опустив руки под холодную струю воды, я держал их в таком положении, пока пальцы не начали неметь. Я сполоснул лицо и оглядел себя в заляпанном зеркале. Отражение мне совсем не понравилось: покрасневший рот, будто я пытался стереть губы с лица, острые скулы, веснушки, напоминавшие грязные пятна. Бледная кожа в неестественном свете лампы отливала нездоровой зеленью, а мутные глаза казались пустыми. Из отражения на меня смотрела тень человека, которым я не хотел быть. До тошноты во мне зрело желание выскаблить душу из этой оболочки и поместить её в другое, более подходящее тело.