– Ой, – Люба прижала белую руку к груди, в глазах ее тревога расплескалась.
За меня, значит, волнуется. Я улыбнулся еще шире.
– Дядь, а его контузило, что ли? – удивленно спросила Люба у Степаныча.
– Николай! Я из Чекмаша! – нарисовался Чекмаш перед моей Любой.
– Давайте знакомиться, товарищи медицинские работники!
– Арсений, здравствуйте девушки!
– А я Лешка, деревенский, будем здравы, девчата! – Леха снова накатил спирту за сестричек.
– Люб, а Люб, – тихо позвал я.
Мне стыдно за себя стало. Ребята уже выглядели сильными, загорелыми, а я еще мальчишкой смотрелся. Ну, щуплый я да маленький. Вот те-нате. Любу дождался, а товарищи сейчас ее завоют. Гады.
– Люб, – снова позвал я.
Настроение что-то совсем паршивое стало. Она так улыбалась всем. И все ей улыбались. Бабка моя ее за это солнышком звала. Люба как улыбнется, так всем улыбаться хочется.
– Тимофейка, – раздался голос Степаныча, – Ты бы показал девчатам, где жить они будут. Покажешь?
– Да ми сами покажим, е-е-ей, – запричитал Джансуг, поглаживая черные усы. А у меня еще усов не было еще. Не росли совсем.
– Матвей сам покажет, – Степаныч толкнул меня к выходу. Я кивнул ему благодарно. Хороший мужик Степаныч. Батька у меня таким же был.
* * *
Не один бой мы с девчатами прошли, пообтесал нас фронт, поцарапал. Есть теперь постоянно хотелось и спать. А мамкины пирожки и руки ее теплые снились все чаще. Холодало, а форма у нас старая была. Тяжеловато приходилось по земле ползать. Но я знал, что вернусь в землянку, а там Люба – улыбнется, и я согреюсь. Хорошо она лечила, одним видом своим. Ну, и руками золотыми, конечно. Полюбили у нас все ее, но относились с пониманием. На свидание больше не звали после того, как Степаныч нас с ней целующимися застал. Я точно знал, что женюсь на Любоньке. Да и она согласна была. Одного я не понимал: придет ли конец войне этой треклятой или нет. Мы их бомбим, а они нас сильнее. И все отступаем, отступаем. Слышал я, что уже и к нашей деревеньке дошли. Но мамка точно уехала. И малых забрала. У нее сестра на Урале была. Некрасивая тетка такая, но добрая-добрая.
Командир у нас новый пришел, прошлого еще в ту среду снарядом зацепило. Не довезли до госпиталя. Снова атака намечалась. Да какая она только будет? Пройдем ли, вырвемся ли?
Люба и подруга ее, Соня, пели так хорошо, что всем верилось, что пройдем и вырвемся, пока девчата наши рядом будут.
Пошли на рассвете. Туман холодный к коже лип, кололся. Ремень новый что-то плечо натирать начал. Сапог один так прохудился, что толку от него не было. Что с ним, что без него – все одно холодно.