После школы Мотя, нещадно стащив с лица матери розовые очки, объявила, что не пойдет в модельный бизнес. И даже дизайнером Мотя быть не хотела. Мотя хотела стать врачом. Инесса вздыхала долго и протяжно, пару раз даже устраивала показательные истерики, хоть сама мало верила в их успех. Мотя почему-то получилась очень упрямой. Хоть что-то в ней осталось от благородного имени.
После ВУЗа Мотя собралась в ординатуру. Да и не куда-нибудь, а в анестезиологию и реаниматологию. Заявила маме: «Хочу жизни спасать! По-настоящему! Чтобы пациент раз…а я подбегаю…разряд! И все хорошо, мама! Понимаешь?! Без меня бы ничего не было, а со мною – все хорошо будет! Прямо все-все-все!»
Поступила Мотя, взяли ее на отделение ОРИТ и приставили к суровому Сергею Петровичу. Он, конечно же, только внешне казался суровым. Мотя его сразу полюбила. Это со стороны он выглядел как сутулый черствый мужчина. Но когда мониторы начинали верещать, Степан Петрович четко и отлажено делал все, что мог сделать. Многих он спасал, а кого-то не удавалось. Тогда Мотя долго ревела, а Степан Петрович обзывал ее дурой и уходил в ординаторскую. Запирался на полчаса, выходил и дальше работал. А в ординаторской потом еще долго стоял запах сигарет и крепкого кофе.
Мотя быстро поняла, что, если даже очень хочется, все-все хорошо не бывает. Бывает по-разному. И разные случаи, и пациенты разные, и их родня. И говорить со всеми приходится, и упрашивать, и успокаивать. И что недостаточно крикнуть «разряд!», чтобы все поправилось. Мотя неожиданно поняла, что врачи, и даже самые врачистые из врачей – реаниматологи – иногда бывают бессильны.
Очень переживала Мотя, а потому упросила Сергея Петровича давать ей иногда все-таки кричать разряд и смотреть, как трепыхавшееся неверное сердце вдруг на мгновенье замирает, а потом заводится вновь и идет как часики.
Степан Петрович, видимо, чтобы от Моти отвязаться, позволил. И самой ответственной оказалась Мотя, и самой быстрой, а потому прибегала к пациенту всегда первая. Только ростом Мотя не вышла, а кровати в отделении разные были, и низкие и повыше. Да все равно Моте приходилось на пациента чуть ли не ложиться, чтобы электроды наложить, не доставали ее коротенькие ручки. И вот на отделении так повелось, что Мотя и Степан Петрович кричали одновременно.
«Разряд!» – кричала Мотя. «Мотя, твою мать!» – кричал Степан Петрович. Это он так кричал, чтобы Мотя чуть отодвинулась и током ее не шандарахнуло. Ох, сколько раз Степан Петрович уговаривал ее к дефибриллятору не прикасаться. Причитал, мол, убьет же, Мотя! Разряд огромный!