Голос Бека и озаренная голубым сиянием комната исчезают, и я чувствую все это – тяжесть гребаного мира, чертову боль.
«– Я закричу».
– А я расскажу о тебе».
– Мим? Ты в порядке?
«Я ощущаю на себе его взгляд, как он скользит по волосам и вниз по телу, задерживаясь в неподобающих местах…»
– Мим?
«…и впервые за долгое время я чувствую себя беспомощной девчонкой.
– А ты красивая, знаешь».
– Неправда, – говорю я, не знаю, насколько громко.
«– Ты слишком хороша, – шепчет он, склоняя голову ниже».
– Я не хороша, – протестую. – Совсем нет, Изабель.
– Хороша, Мим, – отвечает голос прохладный, как фонтан, и утешительный. – Еще как.
«Ничего не случится».
– Мим, посмотри на меня.
«Ничего такого, чего сама не захочешь».
– Посмотри на меня.
Я открываю глаза. Или глаз. И меня тошнит от этого, от всех моих странностей, от моего ограниченного восприятия, как будто недостаточно, что я вижу только половину мира, нужно, чтоб это была еще и худшая половина.
– Мим, – шепчет Бек.
И никогда прежде я так не наслаждалась звучанием собственного имени.
– Привет, Бек.
Теперь его лицо в фокусе, а за ним – знакомый запятнанный потолок. Каким-то образом я оказалась на полу – голова на коленях Бека, его руки на моем затылке. И такого вот взгляда я раньше не видела ни у него, ни у кого другого. Полного ярости, огня и верности.
– Я знал, – шепчет Бек, качая головой. – Понял, когда ты назвала его Пончоменом.
Мы еще долго-долго сидим-лежим вот так, на полу. И не разговариваем. Нет нужды. Сон подступает, и я сдаюсь. Потому что, отключившись от мира, я все еще буду чувствовать Бека. В какой-то момент он переносит меня на кровать и устраивается рядом. Это не кажется странным, хотя, наверное, должно бы. И не кажется неправильным, хотя наверняка должно. Я сворачиваюсь клубком, кладу голову ему на плечо, Бек обнимает меня рукой, и клянусь, когда-то мы были единым целым, суперконтинентом, разделенным миллионы лет назад – прямо как мой научный проект в пятом классе, – а теперь вновь соединившимся в некой калейдоскопической Новой Пангее.
– Я Мадагаскар, – говорю сонно.
– Кто ты?
– Я Мадагаскар. А ты Африка.
Бек сжимает мое плечо, и… думаю, все понимает. Бьюсь об заклад, что понимает.
Меня будят острые углы моего мозга – мысль более навязчивая, чем сон.
– Бек, – шепчу я.
Понятия не имею, который час и долго ли мы спали.
Телевизор все еще включен, за окном темно.
– Бек. Ты проснулся?
Я чувствую, как клокочет в его груди, когда Бек прочищает горло.
– Да.
И на мгновение я вдруг остро осознаю свою молодость и сопутствующее ей безрассудство. Осознаю тьму и те возможности, что она дарует. Осознаю нашу уютную близость, его запах и то, что мы вместе. Но мои острые углы куда настойчивее безрассудства молодости, возможностей тьмы и даже уютной близости Бека.