Я пытаюсь разобрать его с тех пор, как уселась. И он совершенно точно антистарческий. Похоже на… попурри, наверное. Заброшенный чердак, самодельное стеганое одеяло. Долбаное печенье только из духовки с… легким ароматом корицы. Да, именно.
Господи, обожаю корицу.
Старушка ерзает и случайно сбрасывает свою сумочку на пол. У нее на коленях я вижу деревянный ящичек не больше обувной коробки – глубокого красного оттенка, с латунным замком. Но самое примечательное то, как она его сжимает: левой рукой, отчаянно, до побелевших костяшек.
Я поднимаю и возвращаю сумочку, и старушка, вспыхнув, кладет ее поверх шкатулки.
– Спасибо, – говорит, протягивая руку. – Кстати, я Арлин.
Ее кривые пальцы, опутанные паутиной выпуклых вен и ржавых колец, торчат во все стороны. Неудивительно, что рукопожатие оказывается слабым, удивительно – что довольно приятным.
– Я Мим.
Все той же свободной от шкатулки рукой старушка поправляет покосившийся пчелиный улей на голове.
– Какое любопытное имя. Мим. Под стать обуткам.
Я вежливо улыбаюсь:
– На самом деле это акроним.
– Что?
– Меня зовут Мэри Ирис Мэлоун. Мим – всего лишь аббревиатура, но в детстве мне казалось, что это самое настоящее имя, и по смыслу больше подходит.
– Как умно.
– Мэри – имя моей бабушки.
– Очень милое.
– Наверное, – пожимаю я плечами. – Просто оно не…
– Не катит к кроссовкам? – заканчивает Арлин, толкая меня в бок.
Она умеет удивлять: обувь на липучках, манера выражаться, «манифик» и «моднявость». Интересно, осталась бы она столь же любезной, вывали я на нее все – вплоть до «последних новостей»? Я ведь могу. Эти ярко-голубые глаза так и умоляют, напрашиваются.
– И кто у тебя в Кливленде? – Арлин кивает на мой рюкзак.
Из бокового кармана торчит угол конверта, обратный адрес виден отчетливо.
«Ив Дарем
А/я 449
Кливленд, Огайо, 44103»
Я запихиваю конверт поглубже.
– Никого. В смысле… дядя.
– Да? – Арлин приподнимает брови. – Хм-м…
– Что?
– Ну, по-моему, Ив – довольно занятное имя для мужчины.
Будто священник на исповеди, Арлин не отвечает на мой взгляд. Она складывает руки на коленях поверх сумки и, уставившись перед собой, ждет, когда я скажу правду. Мы только встретились, но время не имеет значения, когда речь заходит о родственных душах.
Отвернувшись, я смотрю, как густой лес за окном размывается, и тысяча деревьев становится одним.
– Мои родители развелись три месяца назад, – громко говорю я, чтобы Арлин услышала за шумом мотора. – Папа нашел себе другую «У Дэнни».
– В закусочной?
– Дурость, да? Нормальные люди находят там только завтрак.
Арлин над моей шуткой не смеется, что роднит нас еще больше. Некоторые шутки и не должны быть смешными.