Очередь продвигается. Опустив голову, плетусь за человеком передо мной.
«Дерьмо».
Надгортанник трепещет, опускается.
«Его обувь».
И прежде, чем я успеваю добежать до уборной или хотя бы отступить, меня выворачивает прямо парню на ноги.
– Какого черта? – недоумевает он, сначала тихо. Гневу такого масштаба нужно время, чтобы войти в полную силу. – О… боже! – Он поворачивается, сверкая глазами. – Какого черта?!
Я молча убегаю. По шумной дорожке. В ближайшую дамскую комнату. Рвота стекает по подбородку, оставляя за мной следы, точно белые камешки Гензеля. Подлетаю к раковине, и меня снова выворачивает.
«Мокасины».
Я зажмуриваюсь.
«Я хочу стать твоим другом, Мим».
Паршиво.
«А ты моим?»
Вижу только эти гребаные мокасины.
Остекленевшие глаза.
И что теперь… при встрече с любителями мокасин мне стоит готовить пакетик для блевотины? Да поможет мне бог, если когда-нибудь придется работать в банке. Многие носят мокасины, и не все из них первостатейные извращенцы.
В грязном зеркале, под тонким желтоватым слоем пыли, отражается женщина в цветастом платье, с любопытством на меня глазеющая.
– Ты в порядке, милая?
Но я не отвечаю. Не могу. Лишь смотрю на собственное отражение и гадаю, как давно мой правый глаз закрыт.
– Чего так долго? – спрашивает Бек.
– Я… задержалась.
Он косится на меня:
– Крендель хоть съела?
Согнувшись, зажимаю голову между колен.
– Мим? Что с тобой?
– Меня вырвало.
– Ты больна?
– А ты как думаешь? – огрызаюсь я, хотя не собиралась.
Теперь уже Уолт смотрит на меня крайне обеспокоенно:
– Ты заболела, Мим?
– Нет, Уолт. – Показываю ему большие пальцы. – Я в порядке. Чувствую себя замечательно.
Мой энтузиазм вознагражден двойным жестом «о’кей» в его исполнении.
Бек вытаскивает из сумки камеру:
– Мим повезло с таким другом как ты, Уолт. Чертовски повезло.
Уолт кивает, улыбается:
– Чертовски повезло.
С реки Огайо доносится прохладный послеливневый ветерок, словно легкий снисходительный взмах руки местного неумолимого климата. Бек делает несколько снимков, и «Кабсы», как всегда завораживающе, сгорают в славном пламени ошибок, промахов и упущенных возможностей. В этой «симфонии поражения» они не просто первая скрипка – они дирижер, фаготист, вся перкуссионная секция. И Уолт, да не очерствеет его сердце, не теряет ни капли энтузиазма. Он просто безудержен – на самом деле – и что есть мочи аплодирует самым посредственным игрокам. Матч завершается со счетом двенадцать: три в пользу «Редс».
Чуть позже за стеной центрального поля начинается салют.
– Ха! О да! О, смотри, Мим! Бек! Эй, эй, как клево!
С улыбкой склоняюсь к Беку: