Далята отвернулся. Мать ему ничего такого не подносила, и из дому он ушел, порвав с уцелевшими родными.
И не дурак ли он, что желает отличий в чужой земле, не имея прочного корня в своей?
Но разве он виноват? Далята стиснул зубы и сердито выдохнул. Он ли виноват, что отец пал в сражении с русами (чтоб Марена в ступе прокатила Свенельдича-младшего!), а Семята, старший брат и новый глава рода, предпочел покориться русам и принести клятвы покорности? Дань обещал давать, по две куницы с дыма, чтоб его… Обычай требовал от младшего брата подчиниться и принять волю рода. Далята не смог.
Мать не проклинала его, но и не благословляла. И сейчас Далята ясно увидел, как глупы были их надежды. Русы подрубили корень деревского рода, и они, две сотни отломанных веток, нового дерева из себя не вырастят. Завянут да и сгниют – вот и вся счастье-доля.
Румяная водила пальцами по своему венку на коленях, будто никогда такого дива не видела.
– Это что за цветочки? – Далята показал на венок. – Желтенькие?
– «Лютая трава». А еще ее зовут Перунов цвет. Она раны заживляет, боль утишает, от нарывов, опухолей помогает, бородавки выводит, чесотку прогоняет. И еще…
Дева начала привычно, как будто много раз об этом рассказывала, потом замолчала.
– Только им знающие люди лечить должны, – добавила потом. – И собирать тоже. Неумеючи отравиться можно.
– Ты про всякую травку столько знаешь?
– Про всякую.
Далята еще помолчал.
– Не благословляла меня мать, – признался он. – Я и не простился с нею толком – не до того было.
– Как же так? – румяная удивленно подняла брови.
– Она дома осталась, с Семятой – это старший наш брат, и с Гречином – это самый младший, он еще отроча…
– Почему же Гречин? Что за имя такое? У вас есть греки в роду?
Она даже засмеялась: вот нелепость сама же выдумала! Чаще у людей медведь в прадедах бывает или вила в прабабках, чем гречин или хазарин.
– Это прозвище. Десять лет назад мой отец в греки войной ходил, а как вернулся – дитя народилось, вот его и прозвали так.
– В греки войной? – румяная наморщила широкий, однако низкий лоб. – А, так ты – деревского воеводы сын?
– Да, Величар был мой отец, последний воевода деревский. Я с ним был, когда его убили… – тихо добавил Далята.
Так дико было вспоминать ту зимнюю ночь и кровь на снегу, когда сейчас перед глазами Даляты по зеленому лугу плавали «серые утицы» – красные девицы, задорно и плавно взмахивали в пляске белыми рукавами, а со всех сторон звучали рожки, смыки, бубны.
Ты поляночка, поляночка моя,
Да и где ты, поляночка, погуливала,
Да и где ты, поляночка, разгуливала? —