Старики заново обошли стадо – хотя недавно, при первом выгоне, уже творили обряды, призванные защитить скотину от волков и болезней. Однако для самого главного обряда, требующего особой хитрости, призвали на помощь Невидье…
На исходе ночи, еще перед зарей, когда садилась над вершинами растущая луна, из леса выскользнула вереница белых теней. Если бы увидел кто, как они плывут по тропе через луг к Хотимирлю, белые с ног до головы, скупые и легкие в движениях, неслышные и проворные, то поседел бы разом. Непокрытые головы, распущенные волосы у всех девяти – и юных дев, и зрелых женщин, и даже у старух, – яснее слов говорили: эти жены и девы не принадлежат к людскому миру, они – посланницы Иного.
Но никто не мог их видеть: весняки спали в избах, а если кто и не спал, то не посмел бы носу высунуть за дверь.
Возле чура у крайнего двора гостий уже ждали приготовленные Кариславой вещи: соха, лопата, две стрелы и белая козочка. Без единого слова – в таком деле разговоры под запретом, – повинуясь знакам седой старухи, марушки живо принялись за дело. Три – юные девушки – впряглись в соху, три – средних лет женщины – встали позади, чтобы сохой управлять, старуха взяла за веревку козочку, отвязанную от столба-чура, другая – две стрелы. Одну стрелу Толкун-Баба вонзила в землю возле чура, а потом шествие двинулось посолонь вокруг веси, проводя борозду. Земля здесь была притоптана, сошник едва царапал ее, разбрасывая пыль.
Первым разом, добрым часом,
Доброю порой, утренней зарей,
Пошла бела козочка вокруг нашего дворушка…
Толкун-Баба первой выпевала строки «чар», восемь марушек подхватывали за ней. Горава с козочкой шла впереди, за ней – соха с тремя «пахарями», позади сохи – Бережана со стрелой. Замыкала шествие сама Толкун-Баба: держа между ног рукоять метлы, она будто ехала на ней, с ловкостью, удивительной для такой старухи, но выработанной многолетней привычкой.
Козочка копытом стучала, к отцу-Перуну взывала:
Ты поставь, Перун, медян, железный, булатный тын
Стену каменную со всех четырех сторон,
От земли до неба, от востока до запада,
От лета и до севера, за тридцать за три версты,
За тридцать да за три поприща,
На тридцать саженей в землю глубиной
Створы медные, вереи железные.
Месяц светлый, Перунов гром!
Покрой лес листом, луг травой, небо звездой!
Покрой род Хотимиров младым месяцем, частыми звездами.
Месяцем обсади, звездами огороди!
Отголоски умело выпеваемых чар долетали и до изб, проникая через запертые двери и затворенные заволоки. Казалось, чары повторяют не девять, а девяносто раз по девять голосов, все деды и чуры Хотимирова рода, призываемые с того света на помощь живым. Но даже слыша их, никто и думать не смел выйти взглянуть на таинственный обряд: без позволения заглянувший в Навь останется в ней навсегда. Невидье служило сторожей на межах белого света и Нави: для Нави его населяли живые, для людей – мертвые. Марушки могли общаться и с этим светом, и с тем, и главной их заботой было следить, чтобы ни из яви, ни из Нави никто не пересекал границу не в срок и неположенным порядком.