Андрей Иванович ценил.
Через два часа он уже трясся в холодной карете. Бумаги, потребные для доклада государю, держал в особой кожаной папке, коию не выпускал из рук, а на переднем сидении стоял небольшой ларчик. Негоже являться к даме без подарка.
* * *
— Свершилось.
— Что именно?
— Государь, как я и предвидел, направил письмо в Синод.
— Не выйдет по-твоему, друг мой. Я намедни с владыкою Феодосием беседу имел.
— С архиепископом Новгородским? И он тебя допустил к беседе?
— Не понимаю твоего удивления. Я ведь не сволочь с улицы, я…
— Ладно. Что сказал владыко?
— Что государь в своём намерении твёрд, и любую проволочку воспримет как бунт. А ты знаешь, каков он во гневе. Казнить не казнит, но сошлёт куда подальше, где и костей твоих никто не сыщет. В Синоде дураков нет, противу воли государевой идти. Развод ему дадут. Дело это небыстрое. Как ни поторапливай, а ранее, чем к весне, письма с согласием он не получит.
— Два месяца. Два месяца… Вот так вот, значит… Ну, что ж, и на худом масле можно блинов напечь.
— Никак придумал что?
— Придумал. Знает ли чухонка, что муж её вконец оставить решил?
— Пока не ведает.
— Вот и расстарайся, чтоб через пятые руки, но проведала. Остальное я на себя беру… Что ж Петру Алексеичу не терпится так? Неужто есть кто на примете?
— Этого, уж извини, я никак прознать не могу. Не настолько я близок к царской особе.
— Может, принцесску какую немецкую сватают? Ладно, дознаюсь. Есть у меня верные люди в Петергофе, и от особы царской не так уж далеки. А Ваське отпишу, чтобы там в Европах своих поспрашивал, не ездили ли люди государевы собирать портреты принцесс… Вот тебе и царь-батюшка — седина в бороду, бес в ребро. Лучше б ему было помереть месяц тому…
— Бог с тобою, что ты такое говоришь?
— Ну, коли выжил, значит, на то воля божья была. А ты не пугайся. Если по-нашему станется, государь и далее править станет, сколько бог отмерит. Да только не видать ему больше сыновей. Петруше, внуку, после него править!
— Меня ты, само собой, в подробности посвятить не желаешь?
— И рад бы, да сам ещё не ведаю, как именно всё провернуть. Но чухонку надо бы того, обрадовать. Пускай клобук готовит да заранее постится. А ещё лучше, ежели она сляжет. Вот тут нам в помощь будет один пакостный человечишко, коего государь пять лет назад в Казань за неистребимый блуд сослал. Выехать он оттуда не сможет, но на письмецо моё ответит непременно…
* * *
«Бог мой, до чего же красивый народ, — не без сожаления подумал господин вице-президент Коллегии Иностранных дел, раскланиваясь перед чинно сидевшей дамой. — Воображаю, каковыми мастерами должны быть их ваятели, чтобы достойно запечатлеть такое совершенство».