Братья знали: если сестрица Раннэиль цветёт нежной улыбочкой и смотрит невиннейшим взглядом, кому-то вскорости очень сильно не поздоровится. И расправе не помешает ничто. Если же она предельно серьёзна, значит, готова пойти на взаимовыгодную сделку. Но из всех братьев выжил только Аэгронэль, знавший сестру с этой стороны не так хорошо, как старшие, да и не было его здесь. Так что правильно распознать настрой княжны было некому. Это, наверное, к лучшему. Суровый взгляд и пугающе спокойный тон, по её мнению, действовали на некоторых куда лучше яростных криков и угроз.
Человек уже не вырывался, но, несмотря на холод собачий в выстуженном коридоре, обильно потел. Глаза вытаращены, размером на пол-лица. Хорошо, что взгляд не бегающий. Значит, ещё не оклемался, не выискивает лазейку, с помощью которой можно увернуться от пыток.
— Ты ведь понимаешь, что натворил, — княжна, тихо шелестя шёлком платья, подошла поближе. Сомнительный аромат сделался невыносимым, но она терпела. — На царя руку поднял, это не шуточки.
— Не на царя, не на него, матушка, — отчаянно замотал головой задержанный. — Бог свидетель, не ему сие предназначалось. Бес попутал! Н-не знал я… не знал, где чья миска! Увидал, где поднос выложен красивенько, вот и подумал…
— Что ты подумал? — резко перебила его княжна. — Говори.
— Что это ей уготовили… царице опальной… Не губи, матушка! Не сам додумался, мне велено было!
Один мгновенный взгляд — и Раннэиль поняла, что сейчас всё дело будет загублено на корню. В коридор ведь и дворня набежала. Стояли молча, изредка крестясь, и слушали.
— Выйдите все, — жёстким тоном приказала альвийка.
— А ну-ка живо на двор, живо! — засуетился кто-то из старших слуг, начиная выпихивать челядь в дверь. — Ишь, уши растопырили! Пошли, пошли!
— Вас, господа гвардия, попрошу не оставлять меня наедине с этим человеком, — тем же тоном произнесла княжна, обращаясь к солдатам, когда слуги покинули коридор. — Но о том, что вы сейчас услышите, можно говорить только с государем, либо с тем, кого он сам укажет.
— Само собой, матушка, — услышала она в ответ. — Не впервой.
— Итак, — она продолжила допрос, пока пойманный не «перезрел». — Тебе было велено отравить императрицу?
— Именно так, — обречённо кивнул горе-преступник.
— Кем велено?
Человек мелко задрожал и попытался упасть на колени. Только повис на руках у дюжих гвардейцев.
— Не губи, матушка! — взвыл он, источая запах испачканных штанов и страха. — Коли скажу, не жить мне!
— А коли не скажешь, так я тебя от дыбы избавить не смогу, — княжна подпустила в голосе нотку сожаления. — Оттуда тебе одна дорога — на плаху, как покусившемуся на жизнь императора. Или императрицы, ничуть не лучше. Но если мне всё скажешь, упрошу государя, чтобы не отправляли тебя к Ушакову в подвал. Ссылкой отделаешься. Хоть и вдалеке от столицы, а жив и здоров будешь… Ну, как, согласен говорить?