— А коли замирится с кем? То ли с Надиром персидским, то ли с Карлом цесарским — нам самим кисло станет.
— Так на то и я, чтобы политику делать. Всё будет, как надобно, Иван Матвеевич. А не я, так Аннушка сделает, с этой стороны будь спокоен.
Атаман отметил, что при последних словах государя альвийка перестала улыбаться, а в глазах её мелькнула боль.
— Вот ты и о главном заговорил, твоё величество, — хмуро сказал Краснощёков. — Хоть разговор сей матушке государыне и не по нраву, однако ж вижу, ты ей команду сдать собираешься. Что так, Пётр Алексеич? Али худо тебе?
— Худо или нет, то дело десятое, Иван Матвеевич, — государь вцепился в него взглядом, словно хотел проникнуть в самые сокровенные мысли. — Я хочу знать, может ли Анна надеяться на тебя так же крепко, как я?
— Любого, кому ты сам доверяешь, и я поддержу. Лишь бы толк с того был.
— Добро, — кивнул император. — Аннушка, как и я, по пустому теребить не станет. Но если уж обратится, так уважь.
Со стороны лагеря доносился зычный поповский глас: видимо, крещение уже состоялось, и тут же новоявленная раба божия имярек превратилась в невесту. Лишь на миг единый атаман отвлёкся, а когда снова сосредоточил внимание на царской чете, супруги глядели друг на дружку задумчиво, и явно говорили меж собою — молча, не проронив ни слова… Иван-то Матвеевич со своей Евдокией сколь годков прожил, а так они и по сей день не научились. И старый атаман, Петров одногодка, испытал чувство, подозрительно напоминавшее зависть.
«Два сапога пара, — думал он, возвращаясь к своим казакам. — Вроде такие разные с виду, а помри он хоть сего дня, мало что изменится». Атаман, припомнив Геллана и его манеру двигаться, невольно сравнил поручика с царицей-альвийкой. И понял, что, обернись всё иначе, и победи турки, никто не увидел бы эту… Анну среди живых трофеев. Краснощёков готов был прозакладывать свой бригадирский патент за то, что эта женщина — солдат, притом не из последних. Билась бы до последнего, и упала бы изрубленной на кучу вражеских трупов. А то он не видал таковских, среди казачек ох и отчаянные попадаются. Словом, если кто и надеялся, что с Петром уйдёт его время, тот либо дурак, либо совсем не знает альвов.
Атаман их хоть немного, но знал. И оттого испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ясно, что ни ему, ни его сыну не судьба закиснуть в безделии. С другой — кто их, нелюдей-то, знает по-настоящему? Скрытные они, черти.
Нет больше Кырыма. Кырым ушёл вместе с татарами и турками, не пожелавшими принимать условия русского императора. Зато осталась Таврида, все минувшие столетия жившая некоей призрачной жизнью в памяти потомков прежних империй.