Увидев, сидящих возле его дома, неизвестных крепких мужичков, Домаш сразу направился к ним, на ходу бросив Дану: — Мне еще надо успеть вернуться на Торжище, купец низовой зайдет за корчагами греческими… — Домаш, как и все в мастерской, амфоры называл греческими корчагами.
— Здравы ли будете, мужи новгородские, — поздоровался он с ними.
— Здрав ли есть и ты, мастер, — нестройно поприветствовали Домаша претенденты на работу в мастерской и, встав с бревна-завалинки, слегка поклонились ему. Но ни Якун, ни Микула — из интереса, специально проследил Дан — шапки свои перед Домашем, как и перед Даном, ломать не стали. — Ну, еще бы, — разочарованно подумал Дан, — они же воины, как и он…
Прекратив осматривать пифос-«псевдодревнегреческую глиняную бочку», с пол-часа, как вытащенную из огромной, переделанной под размеры пифоса печи, и, цыкнув, чтобы рот не разевал, на уставившегося на воинов ученика Семена, Дан тоже подошел к троице. Домаш, похоже, к этому времени, уже успел перекинуться парочкой слов с кандидатами в охранники или телохранители — как получится — и, видимо, составил о них предварительное мнение.
— Ну, что же, — подождав Дана, произнес Домаш. И обратился сразу ко всем кандидатам: — Мы берем на работу всех! Думаю, — продолжил Домаш, — Якуна и Микулу, — Якун и Микула на секунду прикрыли глаза, при упоминании их имен, — в сторожа. Растолкуешь им потом, — Домаш обернулся к Дану, — что, да как, и, если согласны, заключай ряд-договор, а, вот, Хотева, — Домаш замолчал… — Темноволосый охотник внимательно посмотрел на Домаша… — поговори с ним, — спустя мгновение закончил фразу напарник Дана. — Мне кажется, — с нажимом сказал Домаш, — он больше подойдет тебе.
Смысл слов Домаша заключался в том, что у Дана были свои, особые требования к кандидатам на должность его телохранителя. Дан считал, что телохранитель должен не только уметь махать оружием, но и уметь, кое-что, без оружия. Да, и, вообще, быть чем-то вроде средневекового спецназа… И, потихоньку, приучал к этому Рудого и Клевца. И, пусть, пока дело не дошло до многокилометровых пробежек с увесистым рюкзаком за спиной по зимнему тире летнему, осеннему, весеннему, нужное подчеркнуть, лесу — как это каждое утро делал Дан в Красной, пардон, белорусской армии, однако перетаскивание бревен — в качестве таковых выступали два здоровенных пня, килограмм по пятьдесят каждый, специально притащенных артелью местных, посадских, плотников по заказу Дана — размахивание руками-ногами и удары по набитому соломой и сеном мешку из кожи, чем-то отдаленно напоминавшему японскую макивару, а также упражнения на растяжку — имели место ежеутренне во дворе усадьбы Дана. Кстати, Рудый и Клевец отчасти сами напросились на подобный мазохизм и уговорили на него Дана, а случилось это после того, как в шуточном поединке с ними, Дан, получив пару болезненных ударов по ребрам, мгновенно вспомнил армейскую «науку», что вдалбливал в него инструктор по рукопашному бою — оказывается тело ничего не забыло — и, как кутят, разбросал обоих телохранителей. Неверяще уставившиеся на Дана Рудый и Клевец — ведь вдвоем они всегда других били — тут же начали просить-уговаривать Дана, чтобы он научил их своему бою. И заодно и метанию ножей — сие действие, сродни цирковому искусству, Дану, со времен службы в армии, очень нравилось. И в прошлой жизни, в 21 веке, Дан даже позволял себе периодически где-нибудь в укромном месте или за городом потренироваться — впрочем, и в этой, новой, жизни, Дан, едва отлежавшись после нападения бандитов на них с Домашем, тоже пошел и, не пожалев денег, заказал у оружейников, именно у оружейников, а не мастеров по ножам, пяток похожих, скорее на кинжалы, чем на обычные ножи, изделий. С заостренными и, лишь на половину длины ножа заточенными, с обеих сторон, лезвиями; без рукояти, только с хвостовиками, которые он сам, для удобства, обмотал полосками кожи.