Мобила Джонни опять звонит и прыгает по пластику стола.
— Ну что опять? А-а! — тянет он недовольно и подносит трубку к уху. Впрочем, отвечает он совсем другим голосом, голосом ленивого сладкого котика. Джонни воркует, Джонни поет: — Малыш! Здравствуй, милая. Конечно. Да-а… Готовь свои лучшие трусики. Да. Хорошо, Малыш, — положив трубку, Джонни возвращается к прежнему тону. — Иногда заматывают телки. Веришь?
— Не-а… Не верю, — качает головой Муха и мечтательно улыбается. — Как телки замотать могут? Это же… Телки! У них есть сиськи…
— Что сиськи? Сиськи — это анатомия. Просто анатомия. Скучно.
— А что не скучно? — Муха не верит.
Джонни задумывается, и лицо его становится усталым, обиженным, как у маленького мальчика, у которого отобрали игрушку и не объяснили почему.
— Не знаю. Сам не знаю, чего хочу. Веришь? — говорит Джонни и неожиданно начинает читать стихи.
Как будто мы не чужие,
Как будто бы не сироты,
Как будто бы мы когда-то
Были сестрой и братом.
Как будто бы все отныне,
Лишь радостью будет чревато.
И с красным дипломом пилота
Мы начинаем полеты.
— Вот так хочется, Муха. Но так не бывает.
Муха смотрит на Джонни с недоумением.
— Джонни, расскажи мне, в чем прикол. Я со школы не могу воткнуть. Зачем люди пишут эту херню. Зачем они ее читают. Почему они закатывают, мать их растак, глаза, читая стихи. В чем фишка? Вот ты. Ты, типа, любишь стихи. Любишь, да?
— Я?! Я люблю? Да мне все равно, — усмехается Джонни, и его голос снова становится легкомысленно-небрежным, даже немного презрительным. — Девушки любят, когда я читаю им стихи. Их это вставляет по полной. Прям как волшебная палочка. А потом и я тут как тут. Тактика просто…
Джонни бахвалится, но видно, что это бахвальство скрывает нечто иное. Может быть, то, что Джонни скрывает сам от себя. Муха качает головой недоверчиво.
— Нафига они тебе, если скучно?
Джонни пожимает плечами.
— Ну… Так. Не знаю. Что-то надо делать.
Опять звонит мобила, и он отвечает:
— Да, Зайчонок. Конечно! Разумеется! Да! Зайду за тобой в гостиницу. Конечно. Ты же моя самая любимая, Зайчатина. Обнимаю. Ну, все. Давай собирайся. Не забудь ничего, все упакуй как следует. Конечно, помогу.
Джонни выключает мобилу.
— Так. В четыре — Зайчатина, в пять — Малышатина, потом от нее удрать к Кошатине. К злобной Пантерочке. Как бы не обожраться мне сегодня!
— Ты что? С тремя в один день? — изумляется Муха.
Джонни загадочно молчит и смотрит за горизонт, туда, где на выпуклой плоскости моря, будто на боку елочного шарика, виднеется маленький кораблик водоизмещением, вероятно, тысяч двадцать тонн, а то и поболее. Море плещет, море швыряет волны на песок. Ветер ласкает воду и землю, тела людей и кроны деревьев, стебли осоки и крыши домиков. Это солнце согревает своим дыханием своих детей. Детей так много, что ему не разглядеть, кто более достоин любви, кто менее, оно всем равно дарит свое то нежное, то обжигающее тепло. Это уж дети, здесь, на Земле, спорят, кому положено больше тепла, а кому меньше. И все достоинства надуманы. Люди, звери, птицы, рыбы, деревья — все равны перед этим огромным потоком Любви.