– Возможно, Бернар тревожится из-за лавки, в особенности после ваших затруднений? Расходы растут, времена нынче трудные. Мы все едва концы с концами сводим.
Мину нахмурилась:
– Это верно, он беспокоится из-за наших финансов и из-за будущего Эмерика тоже. У нас нет денег ни на то, чтобы дать ему приличное образование, ни на то, чтобы купить ему армейский патент. – Она помолчала. – Отец даже стал заговаривать о том, чтобы отослать его к нашей тетке и ее мужу в Тулузу.
– Ну и ну! – Брови мадам Нубель взлетели вверх. – Я и не знала, что разлад в вашей семье позади.
– Я не вполне в этом уверена, – осторожно сказала Мину, – и тем не менее мой отец твердо решил, что Эмерику лучше уехать. – Она принялась теребить торчащую из юбки нитку. – Но думаю, дело не только в этом.
Свеча в медном подсвечнике на столе уже почти оплыла, и слабый огонек затрепетал, так что по измученному лицу мадам Нубель промелькнула дрожащая тень.
– В жизни мужчины бывают такие вещи, о которых он ни за что не станет говорить со своими детьми, даже с такими близкими его сердцу, как ты.
– Мне уже девятнадцать! Я не ребенок.
– Ах, Мину, – улыбнулась мадам Нубель, – сколько бы лет тебе ни было, для отца ты навсегда останешься его дочерью, его малышкой. Он все равно будет пытаться уберечь тебя. Так уж устроен мир.
– Я не могу видеть его таким подавленным.
Мадам Нубель вздохнула:
– Видеть страдания того, кого мы любим, тяжелее, чем переносить их самому.
– Я боюсь, что он разлюбил меня, – призналась Мину тихо.
– Это невозможно. Только не тебя. Он любит тебя всем сердцем. Но если это тебя успокоит, я могу поговорить с ним. Возможно, он мне доверится.
В душе Мину забрезжила надежда.
– Правда? Мне кажется, я смогла бы вынести любой удар судьбы и найти в себе силы противостоять ему, если бы только знала, что случилось. Это неведение терзает мою душу.
Пожилая женщина похлопала ее по руке:
– Значит, договорились. Не зря же говорят: долг платежом красен. Скажи Бернару, чтобы меня ожидал. Я загляну к нему завтра после мессы. – Она положила свои пухлые ладони на колени и поднялась. – Пожалуй, пора мне к дому, если солдаты оттуда убрались. Хоть посмотреть, что эти собаки с ним сотворили. Ты не глянешь?
Мину отодвинула засов и открыла дверь – и тут же отскочила назад:
– Месье, вы меня напугали!
На пороге стоял мужчина. Он был весь в черном, если не считать белого воротничка и манжет, и Мину с первого взгляда решила, что он, наверное, ученый. На это указывали и его сутулость, и бледное лицо, и то, как он щурился на свет, как будто мир был для него слишком ярким.