На самом герцоге не оставалось ни единой сухой нитки. Промокший и отяжелевший плащ облеплял плечи, белый плоеный воротник обвис. Распятие, похожее на кусок белой кости, болталось на его шее на черной бархатной ленте. Он покосился на брата. Выражение лица кардинала не оставляло сомнения в том, что он думал: было ошибкой оставить уют и безопасность их поместий в Жуанвиле и пуститься в поход на запад, где их едва ли ждал теплый прием.
Празднества по случаю дня его рождения, проводимые в собственных поместьях в Лотарингии, милостью Господней сорок третьем его герцогстве, сопровождались пышностью и размахом, подобающими его положению. Но ничто из этого – ни пиршество, ни маскарад, ни музыканты, прославлявшие его жизнь и деяния, – не могло развеять его тревогу из-за потери влияния. Его – героя Меца, Ранти, Кале, бывшего великого камергера Франции, правую руку старого короля – больше не рады были видеть при дворе. Королева-регент не доверяла ему и окружила себя людьми, споспешествующими делу гугенотов, тем самым позволив их тлетворному влиянию распространяться по стране.
Гиз удалился от двора два года тому назад, после восшествия на престол Карла IX, которому в ту пору было всего девять лет и который проплакал большую часть коронации и до сих пор спал в одной постели со своей матерью. Герцог был уверен: его отсутствие окажется для королевы настолько заметной потерей, что она немедленно призовет его обратно, однако расчет совершенно не оправдался, и он очень скоро пожалел о своем решении. То же самое недовольство Гиз чувствовал и среди своих приближенных. Все они были верными гражданами и добрыми католиками и ссылку в северо-восточное захолустье воспринимали болезненно.
Он пошел ва-банк и проиграл. Они с Екатериной давно были на ножах. Регентша обвиняла его в разжигании вражды между реформатами и ее союзниками из числа католиков. Он считал, что «медичевская свиноматка» сеет пагубу, и даже особо не скрывал свое мнение. То, что сам малолетний король – до безумия любящий охоту, но при этом слабый и болезненный и вдобавок склонный к истерическим припадкам, когда что-то выходило не так, как он хотел, – никуда не годится, не отрицал никто, за исключением самой королевы. Он недостоин был исполнять роль наместника Бога.
Они выехали из леса в поля, окружавшие Васси, и Гиз, резко вонзив шпоры в бока своего коня, перешел в галоп. Сзади эхом донесся топот многочисленных копыт: весь отряд последовал примеру своего предводителя, и он ощутил прилив решимости. Вне всякого сомнения, он отсутствовал при дворе слишком долго. Предатель Конде, организатор попытки их с братом похищения в Амбуазе, по-прежнему находился на свободе, а Колиньи, вновь вернувший себе расположение королевы, был занят укреплением гугенотского влияния при дворе. Эти двое были внутренними врагами. Слабость Екатерины грозила расколом в королевстве.