А мне Рита давно еще говорила: «Когда я кого-нибудь опасаюсь ночью в подворотне, я самым решительным образом направляюсь к этому человеку и спрашиваю, как пройти в булочную? Или — который час? Может, он не ответит, но мы с ним заглянули друг другу в глаза и чуть ли не преломили хлеб!.. Поэтому даже негодяи и подлецы — все ко мне очень всегда расположены».
Так что я тронула его за рукав и спросила:
— Как пройти к Химкинскому водохранилищу?
Он даже вздрогнул от неожиданности.
— Я тоже, — говорит, — иду в эту сторону.
Заборы, заборы, гаражи, брошенные склады. Дикие безлюдные места. А дальше черные муромские леса и никакой электрификации.
Вот он шагает чуть поодаль и с подозрением на меня поглядывает. В конце концов не выдержал и спрашивает:
— Вы что ж, гулять идете?
— Да, — говорю, — гулять.
— Так поздно? Вас там кто-то ждет?
— Ждет.
— Кто, если не секрет?
— Муж, — отвечаю как ни в чем не бывало.
Тот еще некоторое время хранил задумчивое молчание. Потом опять не вытерпел:
— А где ж он?
— Муж мой? — говорю. — Да вон он, — и показываю с холма на открывшуюся взору черную водную гладь, где меж трех континентов мироздания один на целом свете, раздвигая полночь, выплывал из своего логова Кеша с ясным месяцем, облаченный небесами, подпоясанный зорями, звездами застегнутый.
Замолкли шорохи ночные, воздух едва шевелился. Луна светила так ярко, что с холма, где мы остановились с моим попутчиком, можно было разглядеть перо чайки и водолазный шлем, прошлогодние ягоды рябины и камешки на белом песке, поблескивающие, когда на них набегают волны и оставляют их мокрыми.
Да, черт возьми, это были чудесные минуты.
Я не поняла, какое впечатление произвело Кешино представление на прохожего в болоньевой куртке. С виду — ничего особенного. Закурил «беломорину», постоял, потоптался и отправился домой по дорожке.
За холмом в двенадцатиквартирном доме в однокомнатной квартире жила его семья: жена и двое детей. Он пришел, ни слова не говоря, поужинал, отказался смотреть телевизор.
Жена спросила:
— Что с тобой? Ты не заболел?
Он ответил:
— Я уволился с работы.
Достал свои старые тетради, в которых когда-то писал стихи, читал их всю ночь, что-то чиркал, вырывал листы, сортировал. Под утро вдруг написал несколько строк. На следующий день опять сочинял, зачеркивал. Потом все порвал, выбросил, вернулся к себе на работу, на бензоколонку. Там строго спросили:
— Где был три дня?
— Болел, — ответил. — А сейчас выздоровел.
С тех пор каждый вечер он возвращался домой по той же тропке — все надеялся увидеть луну, плывущую в лодке…