— За прекрасных дам! — знай себе, тостировал Грегоре. — За то, что они еще в здравом уме и ясной памяти!
— Какая белиберда! — воскликнула Марианна. — Давайте лучше выпьем за нашу неувядаемую красоту и таланты!
— У меня очень много талантов, — скромно заметила Рита. — Но самый главный — стереоскопическое зрение. Это обнаружилось во время Великой Отечественной войны, когда я служила в артиллерии. Я видела, какой самолет летит ближе к пушке, какой дальше, — невооруженным глазом. Таких стереоскопистов у нас на батарее было только двое — я и Зинкина. Нам даже за это полагалось молоко!..
Одним словом, возвращается Серафим и застает весьма живописную картину: посреди кухни стоит Маргарита с пылающими щеками:
— Тут наш комбат, — с жаром, жестикулируя, рассказывает она, — отдает приказ: «Батарэя, к бою!!!» Он был хохол! Ах, как он пел эту песню: «Рэвет и сто-о-огне Днiпр широ-окiй»… Мессершмиты: «У-у-у!!!», — гудит Рита. — Смиррно! Встать!
Марчелло и Грегоре вскочили, вытянулись во фрунт. А Марианночка хотела встать, но не смогла и осталась сидеть.
— Вольно! — скомандовала Маргарита.
Гастарбайтеры сели.
— Да здравствует наша непобедимая сталинская артиллерия! — крикнула Рита.
— Ура! — послышался голос Фимы из прихожей.
Все вздрогнули и обернулись.
— Ребята, муж вернулся, — смущенно сказала Рита. — Познакомься, Фима, это наши слесари-сантехники.
— Мы попросили их оказать нам честь пообедать с нами, — церемонно добавила малышка.
— И они, конечно, любезно согласились! Что ж, их можно понять, такими девушками не бросаются!.. — проговорил Серафим, с неописуемым ужасом узнавая на кухонном столе свою китайскую бутылочку, с синей пагодой на фоне изумрудных гор, утопающих в сиреневой дымке…
Марчелло и Грегоре торопливо стали пробираться к выходу.
— Спасибо, нам пора! Под вами — потоп, мы только зашли — посмотреть, не вы ли тому причиной.
— Я тоже побегу, — сказала Марианночка. — Мне завтра статью про Дельвига сдавать в журнал.
Гости ушли, а Серафим, бледный, как полотно, трагически поднял над головой опустошенную бутылку с загадочными письменами. Долгое время он стоял так, суровый и величественный, оцепенев, словно Лот, обернувшийся на Содом и Гоморру.
Наконец, он произнес:
— Знаешь ли ты, Маргарита, что сей напиток бессмертия, утоляющий любую жажду, мне лично сорок два года назад подарил Мао Цзэдун!
— …Значит, эта бутылка тебе досталась бесплатно! — заметила Рита слегка заплетающимся языком. — Ну, Фима, — сказала она, не сводя с него умудренного жизнью взгляда, — не будешь же ты, взрослый разумный человек, всю жизнь хранить память об этом хунвейбине.