Спал он настолько крепко, что ревизору — высокому, хорошо сбитому человеку средних лет — стоило трудов растормошить его. Зуб встрепенулся, распахнул глаза и на вопрос, есть ли у него билет, ответил спросонья:
— Есть.
— Давай, — протянул руку контролер.
Зуб повернулся на спину, порылся в кармане брюк и подал. На билете, однажды уже продырявленном, значились два предательски четких слова: «Челябинск — Татарск». Ревизор прочел это без всякого удивления и спокойно сказал:
— Слазь.
— Мне и тут хорошо.
Должно быть, во сне он обзавелся такой наглостью. А может, у него не прошло давешнее настроение. Только ревизор и тут не удивился.
— У нас будет лучше, — сказал он с усмешкой. — Слазь.
Зашнуровав на скорую руку ботинки, Зуб взял под мышку телогрейку и пошел, куда ему велели. Давать тягу тут бесполезно — не успеет и двух дверей открыть, как его сцапают. Тем более, что он шел и от боли в ступнях чуть не кривился.
Ревизор привел Зуба в служебное помещение. Сел за столик, записал в какую-то книжку его фамилию, имя и отчество.
— Штраф полагается, — спокойно объявил он. — Билет я тебе сам выпишу. Есть деньги?
— Нет.
Ревизор и бровью не повел. Он повернулся к проводнице, которая стояла в дверях:
— Кладовка у вас запирается?
— Запирается.
— Пусть до Новокузнецка посидит. Я его в линейную милицию сдам.
— Четыре рубля есть, — хмуро сказал Зуб, которому меньше всего хотелось угодить в милицию.
— Честный парень, — усмехнулся ревизор, принимая деньги. — Сам признался. Куда едешь?
— В Абакан.
— А чего не ближе? Тебе разве не все равно? Зуб смолчал.
Ревизор достал бланки квитанций и начал писать. Потом ловко оторвал корешок, подал «зайцу».
— Это штраф, — бросил коротко. Написал и протянул вторую квитанцию:
— А вот тебе билет до Новокузнецка. Как говорится, извини за беспокойство.
Он встал, кивнул на прощанье проводнице и вышел — высокий, крепкий и невозмутимый, унося в своей ревизорской сумке последние Зубовы рубли.
56
Теперь он снова законный пассажир. Но от этого не было ему никакой радости. Сидя у окна, Зуб угрюмо смотрел на пологие поросшие тайгой сопки и ругал себя на чем свет стоит. В его положении и топливный отсек — роскошь, так нет же, развалился на полке как барин.
Тайга то вплотную подступала к поезду, то уходила в сторону, уступая пространство полям. Из тайги вдруг выбегала каменистая речка, шла некоторое время вдоль железнодорожного полотна, потом, словно бы наглядевшись на поезд, снова сворачивала, в дремучие дебри.
Здесь все было готово к зиме. Лиственные перелески и кусты оголились, трава пожухла. Небо затянули отяжелевшие тучи, готовые рассыпаться над тайгой первым снегом.