Неуверенным мой голос был потому, что в глубине души мне страстно хотелось рассказать. Знать, что мы с Эшем больше не одни. Знать, что есть кто-то ещё, знающий о тех бедах, что с нами приключились.
Но я не имела права.
— Опасно для меня? — уточнила баньши.
Я кивнула.
— Знание об этом убивает того, кто его носит, — добавила я, повторив мамины слова.
— Но вы-то вроде живы, — усмехнулась та. — Относительно.
— Мы сами не понимаем, что происходит. Мы в курсе следствий, но не знаем причин, — негромко вымолвил Эш. — Поможешь нам узнать причины — умрёшь вместе с нами.
— И откуда вам это известно?
— От нашей матери. Которая умирала именно потому, что знала.
— О. — Роксэйн помолчала. — Ты сказал «умирала»?..
— Мы не знаем, что с ней. Надеемся, что она жива. Но когда мы видели её в последний раз, она… угасала. От какого-то проклятия, поражающего тех, кто знает правду.
— На самом деле это не было проклятием, — справедливости ради уточнила я. — Но что это за напасть, я не знаю.
— Тогда почему вы так уверены, что этот недуг смертелен? — баньши невозмутимо закинула ногу на ногу. — Слушайте, ребятки. Если вы думаете, что сможете уцелеть, просто не пытаясь понять, что происходит, хочу вас разочаровать: вероятность этого крайне мала. Врага надо знать в лицо, и только тогда вы сможете с ним бороться. А что вы будете делать, даже не зная, с чем столкнулись? До конца жизни скитаться по отелям, убегая неведомо от чего?
— А тебе-то какой интерес? — холодно осведомился Эш. — Какое тебе дело, выживем мы или нет?
— Можешь считать, мой интерес в том, что я будущая журналистка. И ваша история тянет на прекрасную статью.
Эш качнул головой:
— Это нам как раз нужно меньше всего.
— Или я хочу помочь из-за праздного любопытства, что же не так с вашими тенями.
— Любопытство много кошек сгубило.
— Или просто потому, что не смогу спокойно спать по ночам, зная, что вам не помогла.
— Хочешь сказать, будешь мучиться совестью из-за парочки совершенно незнакомых людей?
— Именно. А ты бы на моём месте не мучился?
— Нет, — спокойно ответил Эш. — Для меня есть моя семья и все остальные. И до остальных мне дела нет.
Баньши поцокала языком.
— Хороший подход, — одобрила она. — Цинизм для твоих годков зашкаливает. Так держать, мальчик: далеко пойдёшь.
— А если мы расскажем, — вырвалось у меня, — ты поклянешься больше никому об этом не говорить?
Эш опустился обратно на кровать — казалось, у него подкосились ноги, — и вздохнул так тяжело, что лежавшая на прикроватной тумбочке бумажная салфетка встрепенулась и чуть не упала на пол.