IX
Похороны прошли по высшему разряду. За последние два месяца трагически погибла вторая голливудская знаменитость, считая Джерри Болтона. Бесчисленные венки от бесчисленных живущих покрыли могилу. Я была с Полом и Льюисом. Третьи похороны. Фрэнк, потом Болтон. Снова я шагала по аккуратно выложенным дорожкам. Я похоронила троих, таких разных, но все они были слабые и безжалостные, жаждущие славы и разочаровавшиеся в ней, все трое движимые безумными страстями, загадочными и для них самих, и для окружающих.
Такие мысли угнетают больше всего. Что же стоит в жизни между людьми и их самыми сокровенными желаниями, их пугающей решимостью быть счастливыми? Не есть ли это представление о счастье, которое они создают себе и которое не могут примирить со своей жизнью? Может быть, это время — или отсутствие времени? Или ностальгия, взлелеянная с детства?
Дома, сидя между двумя мужчинами, я вновь вернулась к этим мыслям, настойчиво обращаясь с ними к своим собеседникам и к звездам. Могу лишь сказать, что в ответ на мои вопросы звезды слабо мерцали, как и глаза моих гостей. Вдобавок я поставила на проигрыватель пластинку с «Травиатой» — музыкой самой романтичной, которая всегда располагает к размышлению. Наконец их молчание мне надоело.
— Ну, Льюис, ты счастлив?
— Да.
Его уверенный ответ обескуражил меня, но я настаивала:
— И ты знаешь почему?
— Нет.
Я повернулась к Полу.
— А ты?
— В скором будущем я надеюсь обрести настоящее счастье.
Этот намек на нашу свадьбу слегка охладил меня, но я быстро увернулась от него:
— Но посмотрите. Мы здесь втроем; сейчас тепло, Земля вертится,- мы здоровы, счастливы... Так почему же у всех нас такой голодный, затравленный вид? Что происходит?
— Сжалься, Дороти, — взмолился Пол. — Я не знаю. Почитай газеты, там полно статей на эту тему.
— Почему никто не хочет говорить со мной серьезно?— спросила я, закипая. — Что я, гусыня? Или совершенно глупа?
— С тобой нельзя серьезно говорить о счастье, — ответил Пол. — Ты сама — живой ответ. Я не смог бы дискутировать о существовании Бога с ним самим.
— Все потому, — вмешался Лыоис, — что ты добрая.
Неожиданно он поднялся, и свет из гостиной упал на него.
Рука его поднялась, как рука пророка.
— Ты... ты понимаешь... ты добрая. Люди совсем не добрые, поэтому... поэтому они не могут быть добрыми даже к себе, и...
— Бог мой, — воскликнул Пол, — почему бы нам не выпить? Где-нибудь в более веселом месте? Как ты, Льюис?
Пол впервые пригласил Льюиса, и тот, к моему величайшему удивлению, не отказался. Мы решили поехать в один из клубов хиппи около Малибу. Влезли в «ягуар» Пола, и я, смеясь, отметила, что внутри Льюису лучше, чем при первой встрече с «ягуаром». После этого умного замечания мы помчались вперед, ветер свистел в ушах и резал глаза. Я чувствовала себя прекрасно, устроившись между моим любовником и младшим братом, почти моим сыном, между двумя красивыми, благородными, добрыми мужчинами, которых я любила. Я думала о бедной Лоле, умершей и похороненной, о том, что я невероятно удачлива, а жизнь — это бесценный дар.