— Где он теперь?
— Не знаю. Вероятно, вернулся в Милан. Почему он тебя так интересует?
— Это Мария заинтересовала меня им.
— О, она вечно плетет какие-то интриги. Не слушай ее, Дэвид. А теперь я должна представить тебя Бруно. Он находится наверху, на веранде. Будь осторожен, от его взгляда ничего не укроется. Когда будешь с ним, то не смотри на меня, особенно так, как сейчас.
— О, это же очень неприятная процедура, Лаура.
— Я понимаю, дорогой, но так или иначе, а через нее надо пройти.— Она погладила мое лицо своими тонкими пальцами.— Прошу тебя, милый, не забывай, что он для меня ровно ничего не значит, так же, как и я для него.
Лаура пошла к двери, и я последовал за ней на веранду.
Я вошел на веранду и увидел человека, сидевшего в кресле.
— Бруно, это наш новый служитель,— сказала Лаура, когда мы подошли к ее мужу.— Его зовут Дэвид Чиз-холм, он американец, живет постоянно в Милане, где изучает итальянскую архитектуру. Его рекомендовало агентство Доннети.
Она повернулась и кивнула мне, чтобы я подошел.
Я приблизился к креслу. У меня было отвратительно на душе, и мои ладони стали влажными. Я не знал, как смогу выдержать взгляд глаз, смотревших на меня с узкого бескровного лица.
Бруно Фанчини было около сорока пяти лет. У него были густые волосы с проседью. Его тонкое аристократическое лицо было красивым. Но оно сияло такой белизной, как будто было высечено из мрамора. А глаза на удивление были живые и проницательные. Они говорили о незаурядных способностях этого человека. Он наверняка был очень умен, добр и великодушен, но при известных обстоятельствах мог бы быть и безжалостным.
Мне было тяжело смотреть на него, зная, что он не может пошевелиться, заговорить, что он беспомощен, как труп.
Я почувствовал, как его глаза с интересом остановились на мне, и я ощутил вдруг волнение. Чтобы скрыть смущение, я отвесил неловкий поклон и отошел к стене.
— Может быть, вкатить кресло в дом, синьора? спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Пожалуй, пора вернуться в дом, Бруно,— сказала Лаура.— Тебе пора спать.
Она повернулась к мужу, и я случайно поймал взгляд, который он бросил на нее. Этот взгляд подействовал на меня, как удар,— столько в нем было ярости и презрения. Но это выражение исчезло так же быстро, как и появилось.
Я подошел к изголовью кресла. Лаура повернулась ко мне.
— Прошу вас, вкатите кресло в дом. Постарайтесь сделать это осторожно, без толчков.
Я вкатил кресло в огромную спальню. В центре комнаты стояла широкая кровать. Мозаичный пол был покрыт дорогим персидским ковром, на стенах висели старинные гобелены. Здесь все указывало на тонкий вкус хозяина и, должно быть, стоило целое состояние.