— А евреи усердствуют еще больше.
— Нет. Я просто сказал, что они напористее меня.
— У тебя есть подруга-еврейка?
— Нет. Во всяком случае, близкой подруги нет, не то она сразу пришла бы на ум. Пытаюсь припомнить кого-нибудь среди менее близких. Зато среди близких друзей, — смеется, — евреи бывали.
— Ты какие предпочитаешь?
— Не желаю я это обсуждать.
— Но мне хочется знать. Так какие же предпочитаешь?
— На этапе ласк — необрезанные. Забавно натягивать презерватив на головку члена.
— А для перепиха?
— Хорошо воспитанной англичанке таких вопросов не задают.
— А для перепиха?
— Обрезанные.
— Почему?
— Кажется, что он голый.
— Голый пенис.
— В общем, да.
— Честное слово, клянусь, это правда. До двадцати семи лет я ни разу не мастурбировала.
— Бедняжка.
— Закрой глаза.
— Угу.
— Закрой же.
— Я не допущу, чтобы меня связывали.
— Дружочек мой, разве кто-то предлагал тебя связать? Наши игры еще только начались.
— Читала я про такие игры.
— И что?
— Писатели пишут такие книжонки.
— Закрой глаза.
— Ну, если ты настаиваешь.
— Сейчас посмотрим, внимательна ли ты. Опиши-ка эту комнату.
— Во-первых, для любви она маловата, двоим тут не повернуться.
— Не подыскать ли жилье с просторной кроватью?
— Нет. Не надо. Я уже об этом думала. У моих друзей есть дома с кроватями, но это не для нас. У них там уборщицы, няньки, дети…
— Тогда придется обойтись этой комнатушкой без кровати, верно?
— Зато в ней есть двустворчатая балконная дверь, она выходит на зеленую лужайку и цветущее дерево. В соответствии с общим аскетическим стилем на окнах нет ни жалюзи, ни штор, и соседям в домах позади лужайки прекрасно видно все, что здесь происходит.
— В основном им видно, как некий тип барабанит на машинке. Или же сидит с книжкой в руке. А ежели вдруг увидят что-то более занимательное, то и поделом: пусть не подглядывают.
— Еще тут есть очень уютное черное кожаное кресло, в нем расположилась женщина, которой давно пора вернуться на работу. У письменного стола на обитом кожей стуле сидит мужчина, на запястье у него две эластичные резинки; слушая, как женщина жалуется на свое замужество, он беспрестанно сгибает, разгибает и крутит в руках скрепки для бумаг. Стол — сантиметров девяносто на сто пятьдесят, — со светлой пластиковой столешницей, на серой металлической ножке; порядком он не блещет, вопреки болезненной страсти жильца к порядку; тем не менее мужчина точно знает, какая из трех растрепанных пачек бумаг — его неоконченная рукопись, какая — стопка писем, на которые еще предстоит ответить, и в какой собраны заметки об Израиле, вырезанные из лондонских газет с целью убедить женщину, что британцы — антисемиты. На столике под прямым углом к письменному столу стоит пишущая машинка «Ай-Би-Эм Корректинг Силектрик 2». Черная, внушительная. С шаровидным набором шрифтов «Престиж Пика 72».