— «Что за пара мест?»
— «Он сказал: „Вам надо будет их написать, но прежде — обдумать“».
— «И тебе это помогло? Ты что, сам того не знал?!»
— «Представь себе, помогло. Лучше всего помогает, когда указывают на нечто очевидное. Особенно когда советует человек со стороны, и притом уверенно. Он вроде как вернул меня на землю. Когда долго вникаешь в жизнь Лоноффа, возникает ощущение жизни возвышенной. И в моем тексте появились благоговейные нотки, а я этого терпеть не могу. Зато с Цукерманом все складывалось замечательно, потому что в молодости он испытывал ровно те же чувства. И очень смешно об этом рассказывал. Как бы разрешая мне переходить определенные границы. Цукерман был поразительно щедр на такое. Не то чтобы я жаждал разнести Лоноффа в пух и прах. Но мне необходимо было почувствовать, что я вовсе не серьезный аспирант и что мне вовсе не обязателъно относиться к Лоноффу с благородством, пусть и напускным, почитать его и так далее. Цукерман рассказал мне, как в молодости — ему было чуть за двадцать, — он однажды заехал к Лоноффу, и тот обронил: „При ближайшем рассмотрении вы отнюдь не такой славный парень, каким кажетесь“. — Так и сказал, слово в слово, и добавил: — „Тем самым он разом освободил меня от всяких комплексов“».
— «Это как же?»
— «Щепетильность с меня как рукой сняло».
— Солнышко мое! А почему ты на этих словах пригорюнилась?
— Потому что ты ни капельки не щепетилен и мне ясно как день, что меня ждет.
— Я не щепетилен, зато я тебя очень люблю.
— Только когда я соглашаюсь играть в виртуальную реальность.
— Ты была неподражаема. Тебе бы стать писателем.
— Нет уж. Ни за что. Да мне писателем и не стать.
— Почему?
— Недостаточно плохой субъект. Недостаточно нахрапистый. Недостаточно жестокий. Недостаточно вздорный, злобный, инфантильный и так далее. И вдобавок щепетильный.
— Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении ты вовсе не такая славная, как кажешься.
— Боюсь, что все же славная. Нелепый разговор. Я как-никак англичанка. Стало быть, даже еще лучше.
— В воскресенье со мной случился некий казус. Мы с моим израильским приятелем Аароном Аппельфельдом и его сыном Ицхаком вышли прогуляться по Челси[27]. Миновали Сент-Ленардз Террас и двинулись в сторону Кингз-роуд. Брели по левой стороне улицы, а по правой стороне навстречу нам шли двое мужчин лет тридцати-сорока, с виду образованные, оба хорошо одетые, в свитерах и свободных брюках; явно вышли размять ноги. Приблизившись к нам, они двинулись через улицу, и я заметил, что один из них, в зеленом свитере, бурчит, вернее, вслух что-то бубнит и при этом сверлит меня взглядом. Слов я не разобрал — он как бы ворчал себе под нос, но, даже минуя нас, не умолк. Я поглядел им вслед — он как раз тоже обернулся и продолжал бубнить свое. Чем он возмущается, я не понял, хотя и догадывался. «Что тебе не по нраву?» — крикнул я. Сначала он лишь злобно зыркнул. Потом, указывая на свою одежду, крикнул: «Ты даже одеваешься не как положено» Я был сбит с толку: на мне темно-коричневый свитер, на нем — зеленый, но в общем и целом мы одеты почти одинаково. Правда, у меня борода, уже весьма косматая, пора и подстричь. Словом, он видел перед собой бородатого, довольно смуглого человека в очках, одетого примерно так же, как он, и человек этот оживленно разговаривал с лысым коротышкой средних лет, в спортивной куртке и рубашке, и темноволосым парнем лет восемнадцати. Они слушали бородача и смеялись, шагая по тихим благопристойным улицам Челси в то чудесное воскресенье конца лета; следует, пожалуй, добавить, что все трое держались так, словно они тут хозяева. «Ты даже одеваешься не как положено» — бросил он и остановился, злобно сверля меня взглядом. И тут до меня дошло, чем я его так задел. Я готов был его пришибить. Будь у меня пистолет, я бы его застрелил. Причем разъярился я не из-за себя, а потому, что со мной шел мой дорогой друг, у которого нацисты убили мать, а сам он ребенком провел какое-то время в концлагере. И я решил: «Нет, этого я не спущу», — и, приблизившись к нему на пару шагов, с подчеркнуто американским акцентом сказал: «Да пошел ты на…!» Секунду-другую он молча таращился на меня, затем развернулся и рванул прочь. В случае драки я, честно говоря, очень рассчитывал на Ицхака, сына Аарона: он парень рослый, крепкий, каждое утро по многу раз отжимается, но оказалось, что английский джентльмен вовсе не жаждал махать кулаками. Его просто-напросто взбесило