— Давай, ты слева заходи, — деловито сказал тот, что стоял ближе.
— Хорошо, только ты крепче держи, чтоб не как в прошлый раз.
Я развернулся и побежал. Только сейчас заметил, что у меня развязался шнурок на левом ботинке, и теперь он волочится, собирая грязь.
— Давай в машину! — донеслось сзади. — Никуда он от нас не денется.
Я прибавил ходу, споткнулся, наступив на шнурок. Выматерившись, побежал дальше. Не раздумывая, я завернул за угол, побежал по узкому проулку между двух высоких заборов. Добежав до конца улочки, шедшей под уклон, я оказался на краю оврага, густо заросшего кустарником. Я затравленно огляделся, ища укрытия.
Сзади, уже из проулка, доносилось недовольное пыхтение «рафика».
Предполагаемых путей у меня было два — съехать на заднице по крутому откосу на дно оврага, или бежать налево, по узкой тропке между забором и откосом.
Я выбрал второй вариант.
Оскальзываясь на размягченной дождем глине, боясь сверзиться вниз, под откос, я побежал по тропинке.
«Рафик» замолк, останавливаясь в конце проулка.
Я наконец-то миновал опасный участок и, держась забора, чтобы окончательно не заблудиться, бежал теперь по каким-то задворкам.
Я остановился, чтобы отдышаться, уперся спиной в шершавые доски забора, поглядел назад.
Преследователей видно не было.
Передо мной было прижимистое здание, к которому лучше всего подходило слово «барак». Стекла в окнах были выбиты, оттуда тянуло сыростью и гнилью.
В оконном проеме показалась лохматая грязная псина. Шумно принюхиваясь, стала водить головой. Вместо глаз у нее были заросшие коростой бельма. На пасти пенилась слюна.
Очень, очень аккуратно, по стеночке, я стал перебираться подальше от нее.
Но она меня почуяла. Гулко тявкнула.
И тотчас в глубине барака, заходясь лаем, ей отозвался по меньшей мере десяток голосов ее соплеменниц. Лай, многократно усиленный эхом, заметался по пустой внутренности здания.
В оконных проемах, продолжая брехать, замаячили мои новые неприятности.
Я снова побежал, хотя и знал, что в случае с собаками, будь они бешеные или просто дурные, этого делать никак не следует. Не стоит поворачиваться спиной и делать резких движений.
Я понесся как угорелый, позади раздавался истеричный лай.
Неожиданно я вылетел на асфальт. Снова оказался на какой-то улице.
Оглянулся по сторонам. Никого.
Вязкая серая пелена страха обволакивала меня клубком, забивалась в ноздри, в глотку, в уши. Приглушала звуки, стирала краски, мягко душила, не давая вдохнуть. Страх облепил меня. Я был как палочка для сахарной ваты, со всех сторон, во много слоев, облепленный вязкой серостью. Как веретено, на которое стремительно наматывается тугой клубок серых нитей, скрученных из страха.