Но спектакль «На рассвете» папе понравился. То ли потому, что места были в четвертом ряду, то ли потому, что Михаил Водяной играл шикарно, то ли потому, что мы знали людей, которые знали в свое время Мишку Япончика. Не знаю. Но папе спектакль понравился. После него он был добр и обходителен. Проверял, хорошо ли застегнуты у нас с мамой, пальто. Лучшего времени для задушевного разговора и быть не могло. И мама его начала. После обмена мнениями об игре актеров, она вдруг спросила:
– Что же ты не рассказываешь, как там Мишино дело? Или нечего рассказать?
– Да нет… Есть кое-что.
– Не можешь пока сказать?
– Чего? Я шё, стесняюсь? Я не стесняюсь. Просто не хотел половину работы показывать.
– Ну, не хотел, так не надо.
– Не… Ну, раз ты спросила, я расскажу. Тут вот какое дело… Мишка же в карты играл. Ты знаешь?
– Ну, да… Аксельман как-то рассказывал.
– Аксельман рассказывал? Шё ж ты мне ничего не говорила?
– Ой! А что там говорить? Сначала он мне сказал, что Мишка с кем-то поспорил, и проиграл спор. Теперь с него требуют деньги. Потом, видно, сам понял, что это слишком как-то по-детски, и рассказал правду.
– Шё именно он рассказал?
– Я там помню? Это было сто лет назад.
– И все-таки.
– Ну, он сказал, что Мишка начал поигрывать в карты. И, вот, сейчас проиграл, и с него требуют деньги.
– Сколько?
– Тогда он проиграл, как сказал мне Давид, что-то вроде тысячи рублей.
– Ничего себе!
– Ну, вот так. Наверное, там такие ставки. Я знаю?
– Хорошо, шё ты, хотя бы сейчас, мне об этом сказала.
– А что, я должна тебе все рассказывать то, что на работе у меня происходит?
– Не должна. Но после того, шё случилось, я думаю, надо было мне рассказать.
– Ну, вот…
– Это после того, как я спросил.
– Я не следователь. Я не знаю, что важно, а что – нет. Скажешь тебе, а ты мне ответишь, чтобы я не забивала тебе голову всякой ерундой.
– Да… Возможно… Но главное, шё мы это уже выяснили.
– Если бы я тебе рассказала о том, что Мишка уже имел неприятности по поводу игры в карты, чтобы это изменило?
– Сэкономило бы мне время. Это, как минимум. Ты ж работала с Аксельманом, а не я. То есть, ты больше меня в этом вопросе разбираешься. Я потратил лишнее время, шёбы выяснить, шё Мишка поигрывал.
– Ну, все равно бы ты проверял мои слова.
– Проверял бы. Но это навело бы меня на какие-то определенные мысли. А так, я должен был искать иголку в стогу сена. Перебирать разные варианты, за шё человека могли убить.
– И много ты потерял времени на это?
– Немного… Просто легче всегда искать, когда знаешь, чем человек «дышал» при жизни. А так, начинаю спрашивать, а на меня смотрят… Мол, ты же знал семью погибшего! Шё же ты такие вопросы задаешь? Проверяешь нас? И люди начинают в душе обижаться. Понимаешь? Человек же – очень сложная машина. Шё-то ты ему не так сказал, или не так посмотрел, и всё! Он уже тебе не доверяет, или боится. Уже правду из него вытянуть будет сложнее. И так вот с Мишкиным делом. Люди думают, шё я все о нем знаю, но придуриваюсь. Хочу их перепроверить. Кому это понравится? Начинают не доверять, замыкаются в себе. В общем, усложняешь сам себе дело.