– Не знаю…
– Зато я знаю. Именно этим он и занимался. Другое дело, шё, может, он не отдавал себе в этом отчет. Это может быть… Но незнание закона не освобождает от ответственности. Просто мы стараемся… Мы… Стараемся… Вот черт!.. Всё забываю, шё мы уже не стараемся. Мы уже там не работаем…
– Па! Так что там с этим студентом?
– А… Да… Студент… Комитет старался с такими субъектами работать аккуратно. Не сажать сразу, а провести профилактическую беседу, например, указать гражданину на противоправность его действий и так далее.
– Помогало?
– Кому?
– Ну, вам, субъектам.
– Ты не поверишь, но помогало. Очень часто люди заблуждались. Но были и враги, конечно. Таких судили, и отправляли туда, куда Макар телят не гонял.
– А этот студент, был каким?
– Не… Врагом он не был точно.
– Ну, ты по порядку расскажи.
– Я просматривал материалы дела, контролировал ход следствия, так сказать. Сроки и все остальное, шё положено, и обратил внимание на это дело. Пригласил того следователя. Побеседовал с ним, и мои сомнения только усилились. Тогда я решил вызвать этого студента на допрос.
– А как ты его вызвал?
– Из следственного изолятора. А как еще?
– А… Так вы его арестовали?
– На тот момент, конечно. Он уже был арестован. Следователь решает, шё делать. Не я. Санкцию дает прокурор. Так шё, все по закону.
– Ты его вывал, и что?
– Начал беседу, посмотрел на него, и шё я вижу? Я вижу перед собой… честного парня. Остро на все несправедливости реагирует. Ну, это присуще молодежи. У него, может быть, это как-то более обостренно. Но это не преступление. Другое дело, шё он начал ответы на свои вопросы не там искать. С другой стороны, а где он мог получить ответы? У кого? На то время страна уже начала загнивать. Стали давать взятки, для всего нужны были связи, или, как говорится, блат. Люди стали не по средствам жить, и никого это уже не волновало. Тот студент был из приличной семьи. Дома, видимо, говорили правильно, а в жизни он видел совсем иное. Никакие разговоры уже его не обманывали. Начал искать и читать запрещенную литературу. Чем больше читал, тем больше ненавидел советскую власть. В другое время я бы, может быть, и вышел из себя. Но в середине 60-х уже не мог. Потому шё сам видел, какие безобразия вокруг творятся, и никто ничего с этим не делает. Одни разговоры. Святые вещи превратили в пшик, в формальность. Думали, наверное, шё люди – дураки, ничего не видят. А люди всё видят! Людей не обманешь!
– И что ты сделал?
– Я начал разговор с ним мягко, без нажима. Думаю, пусть он себя покажет, не буду давить. Он осмелел, раскрылся, стал со мной говорить откровенно. Я это увидел. Потом до слез дело дошло.