«Маша, я ничего не смог сделать для тебя, я абсолютно далек от бизнеса и коммерции».
«Я очень счастлива, у нас так красиво в жизни, одежду, ту, что привез — можно носить годами, дети учатся, я получаю зарплату, у нас нет проблем, все образуется».
Выросший в семье практически пуританской, где у отца, военного до мозга костей — все было расписано, мне было непривычно и захватывающе уйти от этого. Шахла тратила деньги легко, они ее раздражали своим наличием, платить везде, платить за всех, покупать подарки всем, тратить все до копейки и удивленно восклицать — «А не дай Бог, что случится, даже на похороны денег нет»…
* * *
Меня направляют на учебу, я только что расписался и меня провожают брат и ее двоюродные братья. Гуляем вовсю, будто собрался на фронт. Сажусь в самолет, думаю надо поспать, до Ташкента четыре часа. Рядом сидит Садраддин Махсудов, говорит без умолку, у меня все мысли о Шахле, грубо обрываю: «Мужик, давай спать!»
Прилетаем в Ташкент, только располагаемся, объясняют, школу переориентировали на подготовку «афганцев», завтра летите в Алма-Ату… К вечеру прилетает Тагизаде на курсы повышения квалификации. «Поздравляю тебя с новым начальником, Максуда уволили, теперь Намик вместо него!»
«Всего сутки и такие изменения? Как это можно, он же незаменим!»
А Максуд Алиевич был прекрасным человеком и потом его заменили бывшим партийным работником, и это была совсем неравноценная замена, и я его очень любил и он всегда был молодым и подтянутым и ему было уже восемьдесят лет, когда после какого-то юбилея, он усадил нас с Шахлой в свою машину и подвез до дома и Шахла никак не могла поверить, что ему, такому красивому и подтянутому, столько лет, и восторгалась его выправкой, а он неожиданно для всех скончался прямо за столом во время семейного торжества и мы не могли в это поверить. Он умер, как и жил, настоящий мужчина, и это была большая потеря, но это все было потом, спустя четверть века…
Вечером идем в ресторан «Узбекистан». Поход тяжелый, там встречаем друзей Тагизаде и очень плотно ужинаем. Возвращаемся в школу, Садраддин несет бутылку коньяка, которую распиваем в саду под инжирным деревом…
Утром в семь утра вылетаем в Алма-Ату, голова трещит будто внутри нее еще одна, но диаметром больше. Тагизаде, который провожает, заказывает в буфете лично мне сто грамм водки и заставляет выпить. Никогда не похмелялся, но загоняю их внутрь и плотно захлопываю рот. Через полчаса становится легче.
В Алма-Ате начальник курсов оказывается другом отца Садраддина. Выясняется, что на курсах необходимо быть в форме, прилетевшим из Ташкента нет выбора, в течение трех дней надо одеться. Получить ее из Баку нереально, покупаем и одалживаем, кто где может. На мне общевойсковые брюки с красной канвой, китель связиста с черной и фуражка летчика с синей.