Мне было четыре года, когда наступило время приобщаться к единой семье мусульманских мужчин путем лишения крайней плоти. Увидев процесс на примере старшего брата, безропотно доверившего предмет особой ценности в руки небритого лезгина, я удрал из дома и в Английском саду спрятался на вершине ели. Меня разыскал дядя и обманув, привел на место экзекуции, благо обвести вокруг пальца малыша не стоило особых усилий. Дома меня моментом распластали и отдали на откуп уставшему ожидать лезгину. Отец потом рассказывал, что он, выросший на этой же улице, такого отборного мата не слышал. Я вспомнил матерей и сестер всех присутствовавших во главе с лезгином, не удовлетворившись ими, перешел на их дочерей, оскорбленный коварством находившихся дома гостей, прошелся и по ним, и возненавидев себя за доверчивость, извращенно совокупился и с самим собой… Гости были шокированы такой эрудицией четырехлетнего ребенка…
До шести лет я рос на улице, ограничиваясь бутербродом с маслом, посыпанным сахарным песком, и ни слова не знал по-русски. Отец продолжал служить в армии, мать работала главным врачом где-то в амбулатории, а бабушка, которая нас вырастила, тоже на слух не воспринимала русскую речь. Имея расстрелянного брата — бывшего депутата Думы, мужа-нефтепромышленника, загубленного в застенках НКВД и сына, погибшего в огне Второй мировой неизвестно где, она крайне редко отзывалась о прелестях социализма, страшно боясь представителей власти и неустанно предупреждая нас ни в коем случае не пытаться противостоять ей. Возможно, что в душе она люто ненавидела этот строй, но никогда не вступала в дискуссии даже со своими отпрысками — детьми врага народа, безнадежно страдающими стокгольмским синдромом. Младший дядя научил ее всего одному выражению на русском, объяснив, что это синоним азербайджанского «Да буду я твоей жертвой». И когда она на людях звала меня с балкона «Е… твою мать», это звучало настолько ласково, что многие с большим сочувствием смотрели на меня…
Ничего не предвещало, что из меня вырастет что-то путное, но во мне были здоровые гены, как никак интеллигент в третьем поколении, к тому же через пару лет мы переехали с этой улицы в достаточно девственный Военный городок и мое уличное воспитание прервалось, наградив в отместку абсолютно непопулярными в настоящем мире принципами и понятиями…
* * *
Шахла родилась в семье ученых-востоковедов, и с детства была окружена самой изысканной бакинской интеллигенцией. Бедные студенты, а затем аспиранты, родители поздно решились завести ребенка, и она оказалась в центре всеобщего внимания как родни, так и сослуживцев. Единственный ребенок в семье, ее судьба была предопределена — музыкальная школа, консерватория и дальше по стопам родителей — ученая карьера. Родители безумно любили друг друга, их отношения ставились в пример на кафедре. Общение в этой атмосфере, само по себе задавало очень жесткие требования, и она их выдерживала, будучи отличницей, ленинским стипендиатом и активистом в студенческой жизни.