– Да, мисс. Уверены, что вы в порядке? Выглядите ужасно бледной. Может, вам самой принять глоток бренди?
Эстер попробовала улыбнуться и почувствовала, что у нее не очень-то получилось.
– Может быть. Благодарю.
– Ладно, мисс. Если понадобится выйти, стучите.
– Да. Я так и сделаю. А теперь мне нужно посмотреть, чем я могу ему помочь. Спасибо!
Надзиратель наконец ушел, и Эстер осталась одна. Повернувшись к Рису, она немедленно принялась за дело. Нельзя было терять ни минуты. Тюремщики могли вернуться с доктором в любой момент. Если она ошибается, то ни за что на свете не сможет объяснить, чем занимается. Возможно, это погубит ее, даже если она права. Объяснить что-либо будет уже невозможно!
Она стащила с Риса брюки и белье, обнажив его тело почти до колен. Ни повязок, ни пластырей, ни корпии с мазями. Только обширный страшный кровоподтек, будто его били кулаками и ногами в одно и то же место. Борясь с приступом тошноты, она перевернула Риса лицом вниз и приступила к осмотру, который мог подтвердить ее предположения. Хотя ей хватило и одного взгляда на струйку крови, медленно сочащуюся из разорванной побагровевшей плоти.
Все заняло несколько секунд. Потом трясущимися руками, ругая негнущиеся пальцы, Эстер снова натянула белье и брюки и перевернула Риса на спину, едва не уронив его с узкой скамьи. Она пробовала застегнуть брюки, но пояс сдвинулся и не сходился. Схватив пиджак, мисс Лэттерли набросила его на молодого человека как раз в тот момент, когда он открыл глаза.
– Рис! – выдохнула она, вложив в это слово переполнявшую ее жалость. У нее перехватило горло, руки тряслись и не слушались.
Судорожно хватая воздух ртом, он принялся отталкивать ее, отгонять от себя.
– Рис! – Эстер вцепилась ему в руки выше повязок, вдавив ногти в плоть. – Рис, я знаю, что с тобой случилось! Ты не виноват! Ты не один такой! Я знала солдат, с которыми это случилось, отважных людей, настоящих бойцов!
Его начало трясти, колотить с такой силой, что она не могла удерживать его, даже ухватив за руки; яростные толчки сотрясали и ее тело. Он всхлипывал, громко рыдал, отчаянно вскрикивал, а она, обняв руками, укачивала его и гладила по голове.
И только через несколько минут истерики, когда Эстер уже потеряла счет времени, она вдруг поняла, что слышит его. Он плакал в голос. Каким-то образом отчаяние, падение или понимание того, что она теперь знает, вернули ему речь.
– Кто это был? – требовательно спросила Эстер. – Ты должен рассказать мне! – Хотя с замиранием сердца она уже знала, что услышит. Существовало лишь одно объяснение тому, почему до сих пор никто ничего не узнал, почему Корриден Уэйд никому не рассказал об этом – ни ей, ни Рэтбоуну. И это объясняло все – и страх Риса, и его жестокость и неприятие матери, и его молчание. С пронзительной болью ей вспомнился колокольчик, переставленный подальше, на комод.