Когда Сильвестра зашла в комнату, он проснулся.
Подойдя к постели, она села в стоявшее рядом кресло.
– Как ты, дорогой? – мягко спросила мать. – Отдохнул?
Рис пристально смотрел на нее. Эстер стояла в ногах кровати и видела, как потемнели и наполнились болью его глаза.
Протянув руку, Сильвестра осторожно погладила сына по голому предплечью, повыше шин и гипсовой повязки.
– С каждым днем будет все легче, Рис. – Ее голос, дрожавший от эмоций, звучал чуть громче шепота. – Все пройдет, и ты поправишься.
Он мрачно смотрел на нее, потом его губы медленно скривились, обнажив зубы в холодном презрительном оскале.
Сильвестра выглядела так, будто ее ударили. Ладонь на руке сына оцепенела. Она была так ошеломлена, что не могла пошевелиться.
– Рис?..
Лицо его выражало дикую ненависть, словно, будь у него силы, он бросился бы на нее, раня, терзая и упиваясь ее болью.
– Рис… – Сильвестра открыла рот, чтобы продолжить, но не нашла слов, отдернула руку и, словно испугавшись, прижала ее к себе.
Лицо его смягчилось, жесткое выражение исчезло, и он весь как-то обмяк.
Мать снова протянула руку – быть может, в знак того, что не обижается.
Рис взглянул на нее, словно оценивая чувства матери, потом поднял руку и ударил ее, отчего шины под повязкой сместились. Очевидно, он ощутил мучительную боль в сломанной руке, потому что лицо его стало пепельно-серым, но взгляда не отвел.
Глаза Сильвестры наполнились слезами; она встала, теперь уже испытывая настоящую физическую боль, хотя и несравнимую с внутренними страданиями, вызванными чувством смятения, обиды и беспомощности. Медленно подойдя к двери, вышла из комнаты.
Губы Риса сложились в удовлетворенную злобную ухмылку; качнув головой, он перевел взгляд на Эстер.
У мисс Лэттерли все похолодело внутри, словно она проглотила кусок льда.
– Это ужасно, – отчетливо выговорила она. – Ты унизил себя.
Рис смотрел на нее, и на лице его проступало смятение и удивление. Этого он от нее не ожидал.
Мисс Лэттерли была слишком возмущена и слишком хорошо знала, как горюет Сильвестра, чтобы выбирать слова. Никогда раньше она не испытывала такого отвращения; чувство жалости смешалось с испугом, и вместе с тем Эстер ощутила нечто такое темное, что даже представить себе не могла.
– Это жестокий и бессмысленный поступок, – продолжала она. – Ты мне отвратителен.
Его глаза гневно сверкнули, а губы снова скривились – словно в ухмылке самоиронии.
Эстер отвернулась.
Она слышала, как Рис ударил рукой по постели. Должно быть, это причинило ему боль, а сломанные кости еще больше сместились. Однако у него не имелось другого способа привлечь внимание, если не считать колокольчика, который он мог уронить. Но колокольчик могли услышать другие, особенно Сильвестра, если она еще не спустилась.