В действительности, если я был прав насчет Императора, этот поиск мог стать для меня очень неловким. Я надеялся, что ошибался. Возможно, я смогу остаться на Вэйстейшн и раздавать указания, пока Лео и Калипсо будут сражаться. Это было бы справедливо, так как я отскребал грязь с посуды.
Лео убрал тарелки. Его взгляд внимательно скользил из стороны в сторону, как будто он читал невидимые уравнения.
— Этот проект, над которым работает Джозефина… — сказал он. — Она конструирует что-то типа устройства слежения. Я не спрашивал, но… должно быть, она пытается найти Джорджину.
— Разумеется, — голос Калипсо стал более резким. — Можешь представить, что ты потерял своего ребенка?
Уши Лео покраснели.
— Ага. Но я подумал, если мы вернемся к Фестусу, я смог бы запустить пару кодов, возможно, перепрограммировать его Архимедову сферу.
Калипсо швырнула белый флаг, то есть полотенце, и оно с хлюпаньем приземлилось в раковине.
— Лео, нельзя всё сводить к программе.
Он моргнул.
— Нет. Я просто…
— Ты пытаешься все исправить, — сказала Калипсо. — Как если бы каждая проблема была механизмом. Джо и Эмми очень больно. Эмми говорила мне, что они думают покинуть Вэйстейшн, сдаться Императору, если это спасет их дочь. Им не нужны гаджеты, шутки или исправления. Постарайся слушать.
Лео простёр к ней руки, словно впервые в жизни не знал, что с ними делать.
— Послушай, детка…
— Не деткай мне, — огрызнулась она. — Не…
— АПОЛЛОН? — голос Джозефины прогремел из главного зала.
Он точно не казался паникующим, но определенно был напряженным, прямо как обстановка на кухне.
Я отошел от сладкой парочки. Эмоциональный всплеск Калипсо застал меня врасплох, но, поразмыслив, я вспомнил еще полдюжины споров между ней и Лео во время нашего путешествия на запад. Я просто не обращал внимания, потому что… ну, стычки — это не по мне. Кроме того, в сравнении с раздорами божественных влюбленных ссоры Лео и Калипсо были ерундой.
Я махнул через плечо.
— Пожалуй…
И ушёл с кухни.
Посреди главного зала стояли вооруженные Эмми и Джозефина. Я не мог полностью прочитать выражения их лиц — ожидающие, на грани, как у Ганимеда, виночерпия Зевса, когда он подносил Зевсу на пробу новое вино.
— Аполлон, — Эмми указала вверх, где по краю потолка выстроились грифоньи гнёзда. — К тебе посетитель.
Чтобы увидеть, на кого показывала Эмми, я должен был шагнуть на коврик и развернуться. Оглядываясь назад, скажу, что мне не следовало этого делать. Как только я поставил свою ногу на коврик, то подумал: «Подождите-ка, а был ли здесь раньше этот коврик?»
За этим последовала мысль: «Почему этот коврик похож на плотно сплетенную сеть?»