Я покачал головой.
— Если это не убивало тебя, то подготавливало твой разум для Оракула. Затем ты спускался в пещеру и испытывал… неописуемые ужасы.
— Например? — спросила Калипсо.
— Я же сказал, они неописуемы. Я знаю, что Трофоний наполнял разумы обрывками жутких стихов, которые, если правильно их собрать, становились пророчеством. После того, как ты, шатаясь, выходил из пещеры — если ты, конечно, не был мёртв и не полностью сошёл с ума — жрецы усаживали тебя на Трон Памяти. Стихи изливались из твоего рта. Жрец записывал их, и вуаля! Ты получал своё пророчество. При должном везении твой разум мог вернуться в норму.
Лео присвистнул.
— Какой-то хреновый Оракул. Поющие деревья мне нравятся больше.
Я подавил дрожь. Лео не был со мной в Роще Додоны. Он не понимал, какой ужас внушали те одновременно звучащие голоса. Но он был прав. Поэтому лишь немногие помнили о Пещере Трофония.
Она — не то место, что получало восторженные рецензии в ежегоднике «Хитовые Оракулы».
Калипсо взяла у меня форму для выпечки и начала её мыть. Она явно знала, что делала, хотя её руки выглядели настолько ухоженными, что сложно было поверить, будто ей часто приходилось мыть посуду. Хотел бы я знать, каким кремом она пользовалась.
— Что, если просящий не мог использовать трон? — спросила она.
Лео усмехнулся.
— Используй трон[10].
Калипсо сердито глянула на него.
— Прости, — Лео пытался выглядеть серьёзным, что для него было безнадежно.
— Если просящий не мог использовать трон, то извлечь отрывки стихов из его или её разума было невозможно. Просящий застревал в навеянных пещерой ужасах навечно, — сказал я.
Калипсо ополоснула форму.
— Джорджина… бедное дитя. Как думаешь, что с ней случилось?
Я не хотел даже думать об этом. От мыслей о возможных последствиях по коже бежали мурашки.
— Каким-то образом она, должно быть, попала в пещеру. Она пережила встречу с Оракулом. Она вернулась сюда, но… не в себе, — я вспомнил хмуролицые фигурки с ножами в руках на стене её спальни. — Я думаю, что Император впоследствии заполучил контроль над Троном Памяти. Без этого Джорджина могла никогда не исцелиться. Возможно, она вернулась туда в поисках его… и была поймана.
Лео пробормотал проклятье на испанском.
— Я все думаю о моем младшем братишке Харли из Лагеря. Если бы хоть кто-то попытался навредить ему… — он встряхнул головой. — Кто этот Император и как скоро мы сможем растоптать его?
Я доскрёб последнюю форму — по крайней мере, этот эпический квест я успешно закончил, — и уставился на шипящие на моих руках пузырьки.
— У меня есть идея насчет того, кто этот Император, — признал я. — Джозефина начала произносить его имя. Но Эмми права, лучше не говорить его вслух. Новый Геркулес… — я сглотнул. В моем желудке хлеб и салат, казалось, соревновались за первенство по боям в грязи. — Он был не очень приятным человеком.