К ночи я вернулся в хижину и, прикрыв ветхую дверь и устроив ложе из сухого папоротника, лёг спать. Но заснуть не смог: со всех сторон до меня долетали всевозможные голоса и звуки — словно неведомые путники, пробираясь по лесу, вели нескончаемые беседы.
Кому принадлежали эти голоса?
Я знал, что зло, словно магнит, притягивает к себе слабодушных, что страсти зачастую подталкивают ко злу сильных, а потому всегда находятся люди, над которыми зло сумело одержать верх. Согласно легенде, в этой части Пиренеев жил древний человек по имени Басса Жаон. Это он свёл с ума священника из Камора. Полагали, что родился он в тысячном году, но непомерная жажда жизни и низменных радостей плоти, ради которых он отрёкся от собственной души, позволили ему отодвинуть наступление смерти. Он ловил молоденьких пастушек, забредавших в поисках своих овечек высоко в горы, и уносил их в пещеры, расположенные под ледяными озёрами на вершине Сакру.
Неподалёку от его убежища располагалось озеро, покрытое толстой ледяной коркой. Но иногда на его гладкой поверхности появлялись трещины, слышался подземный гул и в вихре взметнувшихся ввысь ледяных осколков из озера выходила холодная и бездушная зелёная богиня Матагарри. Озеро вновь покрывалось льдом, а Матагарри шла на свидание с Бассой Жаоном. И тогда под каменными сводами горных чертогов раздавались сладострастные стоны и горестные стенания. Колдовские любовники оплакивали тот день, когда неумолимый закон обратит их обоих в недвижные камни, неспособные познать наслаждение.
Каждый поклоняется тем богам, которых заслуживает. Отчаянно вглядываясь в темноту, я надеялся узреть ту, кто поможет понять, как мне поступить и где продолжить свои поиски. Упования свои я возлагал на Иликсону, последнюю кантабрийскую богиню[40]. Когда утлые челны друидов уплывали по реке времени, Иликсона поднялась в горы и скрылась во льдах, уснула в ледниковых расселинах. А когда она просыпается и, накинув на плечи плащ из белоснежных лебединых перьев, идёт, легко перебирая снежно-белыми ногами, её всегда сопровождают белая пиренейская серна и белая выдра.
В это воскресенье Пласид Эскуб, дровосек из деревни Оо, прибыл значительно позже обычного и, словно оправдываясь, сказал, что имеет сообщить мне нечто важное. Честно говоря, его путаные объяснения не показались мне интересными, однако он не отставал, и я смирился. Постепенно предо мной стала вырисовываться весьма неприятная картина.
Дровосек побывал на рынке в Сент-Авантене, куда приходят жители из Валь-д’Астоса, из долины Уэйль, из Люшона и даже из тех домов, что стоят на берегах Пика. Старичок-кюре из Сент-Авантена читал проповедь, обличавшую некоего еретика, прибывшего из Тулузы. Еретик сей злоупотреблял доверчивостью крестьян, выдавал проделки дьявола за безобидные фокусы, а по ночам снимал с виселиц трупы казнённых и, без сомнения, использовал их для своих колдовских целей. Он пытался взбунтовать чернь против консулов и, побуждаемый гнусным стремлением осквернить святыни, провёл в святая святых церкви Сен-Сернен публичную девку и превратил собственный дом в обитель разврата. Сейчас он ушёл в чащу леса Крабьюль держать совет с древними языческими богами. Он пытался увлечь в лес и добродетельную мадам де Мустажон, которая лично засвидетельствовала это преступное намерение и принесла присягу в присутствии церковных властей. Одновременно она опровергла клевету, направленную против почтенного сеньора де Казариля. Насмехаясь над Христовыми Страстями, еретик распинал медведей, но дерзко утверждал, что это дело рук сеньора де Казариля. Еретиком этим, разумеется, был я.