Мы шли по улицам, и нас обгоняли молчаливые всадники, спешащие к воротам Матабьо. По мосту мы перешли Гаронну и добрались до квартала Сен-Сиприен, где чума произвела наибольшие опустошения. Многие дома казались покинутыми, а два или три огонька, замеченные нами в окнах, оказались свечками, зажжёнными подле покойников. На улице, вдоль которой тянулись сплошные стены заборов, мы остановились возле монастырских ворот. Я знал точно: это был женский монастырь.
Перед воротами стояло двое носилок. По чёрному ключу на золотом кресте я понял, что одни из них принадлежат графу Тулузскому. Четверо его стражников сидели поодаль. Граф с удивлением взглянул на другие носилки, и чело его омрачилось.
Он постучал в ворота монастыря. Пришлось долго ждать, пока они откроются. Увидев нас, беззубая старуха с закопчённым светильником вскрикнула и чуть не упала. Она пустилась в пространные объяснения, однако отсутствие зубов делало её речь практически неразборчивой. Из её шамканья я только понял, что в монастыре чума унесла множество жизней, а оставшиеся в живых монахини покинули его. Однако кто-то, похоже, там ещё остался, ибо, сделав знак следовать за ней, старуха двинулась по каменной галерее. Граф уверенно пошёл за ней, словно дорога была ему хорошо известна.
Мы остановились перед приоткрытой дверью, за которой мерцал слабый свет. Протянув руку, старуха толкнула створку и отшатнулась. В комнате горели четыре свечи, и, судя по их расположению, горели они возле усопшего.
Я увидел худую фигуру, всклокоченные седые волосы и лицо, искажённое гримасой жуткого смеха. Безумие, более властное, чем сама смерть, ещё не покинуло обезображенные им черты. В углу стоял на коленях человек. Не поднимаясь, он посмотрел в нашу сторону, и взгляд его скрестился с взглядом графа, опустившегося на колени рядом с ним. Я узнал Арнаута Бернара.
Я стал свидетелем последней сцены драмы, разыгравшейся в Тулузе тридцать лет назад: Аликс Бернар влюбилась в графа Раймона, сошла с ума, и её отправили в монастырь Сен-Сиприен. Теперь оба мужчины, не сумевшие поделить её любовь, преклонили колена перед её телесной оболочкой, утратившей былую красоту. Невзирая на опасности, грозившие Тулузе, они явились попытаться спасти ещё живое воспоминание о своей юности. Двое преданных стариков стояли рядом, шепча слова единой молитвы. Однако Арнаут Бернар — хотя и с опозданием — взял реванш. Ему принадлежало право позаботиться о погребении и сказать у гроба последнее «прости». Граф без сомнения сразу это понял. Неожиданно оробев и опустив голову, он встал и вышел, пятясь.