Заплакал Афанасий, хотя понимал, что плачется само. Плачется от обиды, что не закончил путь, не поимел денег, да ещё уходит на тот свет должником тверского князя. Тверской князь дал Никитину в займы десять гривен серебром, теперь проклянёт его... Не понимает и никогда не поймёт тот тверской князь, что сотворил Афанасий для торгового дела на Руси.
Вот перед ним стоят на коленях два человека. Псковские они, люди битые да мытые. Значит, святого слова никогда не нарушат. Значит, можно им вручить тетрадь, за которую он, почитай, жизнь отдал. За тридцать страниц — жизнь! Эх!
— Согласные вы, псковичи, дать слово обетованное купцу Афанасию Никитину перед отхождением его навечно в мир иной?
Бусыгу от неожиданности передёрнуло. Плечами вздрогнул. А Проня ничего, только прогундел:
— Согласны... Согласны, вот те крест святой поцелую! Бусыга и Проня поцеловали протянутый священником крест.
— Ну, давайте, отойдите туда, в уголок, а я исповедую отходящего...
Священник достал откуда-то стихарь, стираный-перестираный, накрылся стихарём, накрыл и лицо Афанасия Никитина и стал что-то скороговоркой спрашивать. Афанасий односложно отвечал. Сколько бы ни прислушивались к бормотанию псковские купцы — ничего не понять. Наконец священник откинул стихарь, протянул к губам Афанасия серебряный крест, Афанасий тот крест три раза облобызал.
Священник неожиданно ругнулся муромским чёрным матом:
— Елея не найти! Страна стала, тоже мне, Смоления! И водка тут жидовская! Есть чего русское?
Бусыга Колодин тут же сунулся в свой мешок, достал пузырёк из обожжённой в печи глины:
— Там льняное масло. Оно тебе, святой отец, по нраву?
— От же как! Теперь, Афанасий, раб Божий, отойдёшь со всем обрядом, даже с елеем!
Поп капал из пузырька жёлтое льняное масло на палец и прямо пальцем выводил кресты на лбу, на руках, на ногах лежащего купца Никитина. Проня Смолянов заметил, что Афанасий и правда отходит. Голые ноги тверского купца стали заметно синеть.
— Всё, отец святой, всё! Иди, родимый, иди! — чуть не в голос закричал Проня.
Бусыга же молча выгреб из армяка малую пригоршню арабских серебряных монет, высыпал на ладонь попу, сказал тихо, но жутко:
— Пытать тебя станут — молчи, что купчина Афанасий в Индиях бывал. Говори, у арабов в плену сидел. Заболел и помер.
— А на дорожку глотнуть?
Проня ухмыльнулся, тут же, в дверях, сунул священнику недопитую им да Бусыгой баклагу жидовской водки.
Недолго поп нёс водку. Не успел и приложится. Во дворе его тут же взяли в оборот и принялись бить литвинские уланы. Поп не кричал, не рвался назад в хату. Вцепился только в крест православный, да так с крестом в худых руках и упал.