Старшина псковских купцов продолжал приговор:
— Разживётся Москва у нас деньгами, потом ударит на Великий Новгород. Потом на Казань. А уж потом...
— Ну, а мы-то тут при чём? — проорал Проня.
— А вам придётся двоим за город Псков постоять. — Семён Бабский поднялся, свистнул своим холопам, чтобы подгоняли коней. — Немедля поезжайте на Москву, да с тетрадью Афанасия Никитина. Как бы вроде купеческие послы... помимо городских властей приехали к Ивану московскому, по приговору купеческой общины... И чтобы хоть лбы расшибёте, но Ивана, великого князя, уговорите Псков не разбивать! А денег... Денег на войну против католической заразы мы, купцы, ему обнаружим. И весь псковский долг вернём. Голову на то даю...
В новостроенной Грановитой палате Кремля великий князь Московский Иван Третий Васильевич принимал литвинских послов.
В палате удушающе пахло усыхающей штукатуркой, стояла почти банная влага, окна наглухо были закрыты, чтобы роспись на стенах вживалась в штукатурку сообразно правилам святого иконного письма. Иван Третий сидел на высоком помосте, именуемом теперь «престол», на особом троне, как бы родном брате того трона, что жена привезла в приданое...
А привезла Софья Палеолог в приданое с собой древний трон византийских императоров. Вот же баба! Знала, что везти! Цена тому трону, конечно, высока, поскольку пять сотен лет служил он имперскому величию Византии. Только вот под конец правления испохабили тот трон греки да ромеи, что опосля русских сидели. Приделали, дураки, на концы длинных подлокотников механические фигуры птиц именем павлин. Правда, хорошо иззолочены те птицы были, да что толку-то? Мысли в них нет, кроме беспричинной пышности. Нет, чтобы орлов примастрячить! Правда, некий механик, русский, снабдил тех павлинов изнутри механизмом часов. В какое тебе надобно время павлины вдруг развёртывают крылья, распушают огромные золотые хвосты и кукарекают! Кто трепыхание их первый раз видел да потом и «кукареку» слышал, тот обычно со страху нижней жидкостью исходил мигом. Некоторых первоглядцев вообще без ума в голове выносили из Тронной палаты...
Только сломались те птицы. Как раз когда сын Ивана Васильевича, Иоанн Молодой, заболел камчугом. Сунуть бы сразу тот трон в дальнюю кладовую, так нет, — Иван Васильевич, горевавший о сыне, велел нового механика привезти, из Греции. Тот сидел год, запёршись, с этими птицами, после чего попросил тысячу рублей за ремонтные хлопоты. Сказал: «Птиц и внутренности ихние время поело». Ну да, время — оно, конечно, враг и вещи и человека. А тут и Иоанн Молодой преставился... Сунули тот трон с птицами в дальний чулан в сердцах! Но прежде-таки мастера соорудили для Ивана Васильевича точно такой же, только без золотых птиц...