Простой ниточкой в том плане болталась где-то сбоку православная вера русской невесты короля Александра, исповеданием, конечно, католика. Первое дело — запарить Елену напрочь без её православной веры и загнать в веру папскую, как положено! А за дочерью великого князя Московского пойдут перекрещиваться в католики и многие русичи. И те, что сидят пока под куполами православных храмов, но на польских да на литвинских землях, в Киеве да в Смоленске, да в Чернигове и в Белгороде. И те, что живут под рукой Москвы — пока... На Московское княжество уже ощерились и татары казанские, и казаки понизовой вольницы, и поляки, и литвины, и шведы... Даже турки, говорят, тоже стали на Московию голодными глазами посматривать. Да и Новгород со Псковом скоро уж, совсем скоро, отпадут в сторону католической благости. В смысле — под управу литвин и поляков. А пусть бы даже и под руку немцев! Так что ниточка просватанной Елены Ивановны потом, через свадьбу, мигом превратится в толстенный канат. А за тот канат можно тянуть уже всей Европой эту клятую Московию в стаю просвещённых европейских государств и в чистое лоно матери католической — папской церкви!
Конечно, тянуть придётся без великого князя Ивана Третьего. Его, видать, задумано в Ойропах избыть к ляду, чтобы главенствовал у московитов свой шляхетский сейм и чтобы все вопросы граждане решали на собрании. Вот как псковские да новгородские люди. Это у них пока зовётся «вече», но ничего, скоро будет зваться «сейм», как положено...
Опять же, правда, вопрос: а кто вперёд дёрнет? Ведь русские, лярва урва, дёргать за ниточки тоже умеют... А уж канаты тянуть! Ого-го...
Великий князь Московский, заметив напряжённое чело литвинского посла, сразу понял его думы. И тут же незаметно тронул концом посоха самого ближнего к нему думного боярина и первого предводителя большого полка — Ивана Юрьевича Патрикеева. Иван Юрьевич ежегодно за свой счёт выставлял на брань до полутысячи своей конницы да по тысяче пеших ратников. У него, по сказкам княжьих тиунов[23], было прикопано на чёрный день восемьдесят пудов серебра в денежном чекане и шесть пудов золота в изделиях и посуде. Посему следили за ним днём и ночью три Отряда великокняжьих доводчиков. (Власть на Москве и сильна токмо, что оводчиками, тиунами да духовенством. Ну и пятью полками рейтар[24] иноземного строя — им кого бы ни резать, лишь бы резать; особая за то идёт плата).
Почуяв посох великого князя пониже своей спины, Иван Юрьевич Патрикеев, великий боярин, встал и громогласно объявил всему литвинскому посольству: