— Поелику великий государь Московский ныне находится в печали и трауре, то мой боярский двор берёт послов на своё содержание. — Великий боярин кашлянул, сел, снял высокую шапку из бобрового меха, стал вытирать пот со лба и шеи.
— Шкуры баранов — пусть возвертают на мою поварню, — тихо подсказал Иван Третий. — Забыл, етива короста?
Иван Юрьевич поднялся, не надевши шапки, и бешено прохрипел:
— Шкуры баранов, матерь вашу, сдавайте на государеву поварню. Под отчёт!
* * *
Вся Московская Русь помешалась на указе Ивана Третьего сдавать ему прямо на двор бараньи шкуры. Были и таковские, что хотели деньгами вместо бараньих шкур откупиться. Тогда у троих вотчинников, пожелавших заместо шкур сунуть деньги, великий государь земли-то родовые и отобрал. А самих их да с семьями сослал в нижние земли, к луговым черемисам. Там выжить, как песню спеть: спел — и шабаш! Больше не споёшь. Никогда.
После того сразу все дотошные люди за город Тулу стали ездить. В степь. Исключительно за бараньими шкурами. Во как! Великий князь повелел про шкуры, так чего противу него переть? Скажет свою кровь собирать и ему нести, ведь понесёшь. Не спрашивая — зачем!
Шесть дней стояли на Москве псковские купчины Проня Смолянов да Бусыга Колодин, выжидали, когда великий князь Московский Иван Третий позовёт их в свои хоромы. Уже и месяц май, по греческому именованию, кончился. Начался греческий месяц июнь. Сенокос скоро, а у греков — июнь... Хе-хе.
Отдали псковские купцы ближнему хоромному дьяку Тугаре два серебряных динария да двух коней. Отдали, чтобы ускорить время свидания с великим князем Иваном... Время, оно для купца дорого ценится, как красный товар.
А чтобы совсем уж время не потерять, Проня Смолянов по прямому намёку хоромного дьяка Тугары отправился к игумену монастыря Рождества Богородицы на реке Голутве, который недавно велел заложить великий князь Московский. Проня Смолянов отправился туда на телеге, будто простой посадский мужик.
Монастыря как такового ещё не имелось, но в подземных кельях, что навроде землянок, уже проживали монахи. Сам игумен жил в трёхоконном рубленом доме среди там и сям раскопанных ям.
Сейчас игумен, здоровый, пузатый мужик, стоял возле трёх десятков телег, что привезли ломаный камень на укладку фундамента монастырских стен. Игумен отчаянно лаялся с возчиками. Те в злобе кидали шапки наземь и божились больше камня не возить на Голутву.
— Твоё священство, — говорил строго и разумно старшина возчиков. — Ведь возим камень почти аж с-под Тулы. В такую даль! В иных местах, что поближе, такого камня нет! Ну, дай ты возчикам ещё по две деньги, дак мы потом с радостию почнём тот камень ломать!