Гонец вышел, плотно прикрыл дверь в княжескую горницу, косо надел московского кроя красную шапку с пером сокола, тихо, но явно выматерился про войну.
— Эй, молодец! — густо проговорил архимандрит. — Ползи ко мне на коленях, проси угождения за злую матерность при мне, святом отце, а то неделю будешь стоять в углу царского собора, грехи замаливать!
Гонец крякнул, ещё раз матерно помянул войну прямо в лицо святому отцу и вышел из Приёмной палаты, громко хлопнув дверью.
— Егора Сыча сын. Из Сокольников. Найду — запорю, — непонятно кому пояснил архимандрит.
Из княжьей горницы их всех скопом позвали к князю.
Иван Третий, серый ликом, ходил вокруг пустого стола, расчёсывал бороду. Проня Смолянов при виде пустого стола вздохнул.
— Садитесь по согласию, — пригласил великий князь. — Ибо к великим родам вы не относитесь, — отчего-то хохотнул он, и снова гребень заскользил в его огромной бороде. — Гонца видали? — спросил великий князь. — От воеводы Патрикеева?
— Я того гонца, великий княже, в пыль извозюкаю! — начал гневиться настоятель Успенского собора, архимандрит Московский.
— А что ты сделаешь с двумя тысячами ганзейской рати, что встала вчера на Филатовой горе, слева от Пскова? Треть из них в железных панцирях, да при них сто солдат с аркебузами и три пушки. А? Да псковичи говорят, что выставят против меня... Супротив меня! Ихнего великого князя!.. Выставят две тысячи копьеносного ополчения — мужиков опытных, крепких! Да выкатят на стены аж двадцать пушек, тайком купленных в неметчине... Купцы псковские! Покупал ваш город тайком двадцать пушек?
— Покупал, великий государь. — Бусыга Колодин поднялся со скамьи, поклонился великому князю. — У шведов пять пушек, у данов — пять, да десять уворованы при стычке с литвинами погаными.
— Ну! Чего примолк, архимандрит?
— Нам, великий княже, воинских дел не решать, — сообщил князю Ивану архимандрит. — Молитвы мы вознесём, как положено, когда прикажешь. А вот главное дело ныне — тетрадь сия. Вредная для нашей веры тетрадь. — Архимандрит белую тряпицу с тетради Афанасия Никитина содрал, сунул за пазуху. Тетрадь положил возле себя. — Больно много в этой тетради злого, бесовского да оскорблений соседним государям. И лжи много. Особливо про диковинных животных да про злато-серебро, про каменья драгоценные. Те каменья, что описывает этот вероотступник, есть токмо на парадном хитоне иудейского первосвященника. Так прописано греками в книге, кою они сто лет пишут. Библия, толстая книга. Святая... А более таких дорогих камней нигде нет. Соврал, значит, тверской купец. Вон, печка горит. Разреши туда сунуть сию бесовскую срань! — Архимандрит поднялся, держа тетрадь в руке.