— Нет, Димитрий, у меня станется не воровской, а честный торг. Не с татарами, леший их погладь. Делай как надобно.
— Надобно тогда, для правды, вес той монеты подгонять под англицкий серебряный шиллинг... И там ещё малость золота останется...
— То, что останется, пустишь своему сыну на православный нательный крест. Парень заслужил. Твою веру я уважаю, ты с ней и уйдёшь по истечении времени. А сына... сына своего, Махмуда, изволь покрестить, кузнец Димитрий. Ему здесь жить и своих сыновей растить. Через неделю, когда привезёшь мне свои изделия, пойдём в главный храм Москвы, там и покрестим твоего сына. Крёстным отцом ему стану я. Так что назовёшь сына крещёным именем Иван. Согласный?
— На всё воля Аллаха, великий князь.
— У нас пока в силе воля великого князя... Так будешь на Москве через неделю? Или тебе долго надо творить монетный чекан?
— Через неделю, по воле великого князя, я буду на Москве...
— Великий князь Иван Васильевич Третий направился гостить в удел к младшему брату, Юрию! — радовались московские люди.
— Айда кто куда! — звали в подлый и тайный жидовский шинок на Ярославском тракте, у реки Яузы.
Шинкарь с утра крестился на московские колокола, а ночью качался туда-сюда, долбя свой молитвенник. Люди видели, люди знают. Сволочь... Только вот выпить на шармака[52], за полкопеечки, можно только у того шинкаря. Эх!
«Айда» кончилось прямо за бродом через реку Яузу. Там стоял конный отряд сотника Эрги Малая. Это если кликать его по-русски. Три сотни «Чёрных клобуков», перешедших из Черкесии на службу великого московского князя, носили чёрные папахи и чёрные бурки, а скакали на белых конях. При саблях, конечно, при кинжалах да при дальнобойных луках. «Чёрные клобуки» исполняли окрест Москвы охранные деяния.
Каракалпаки эти за прошлый год вырезали три шайки воров, а в этом году сшиблись с казанскими татарами, имевшими настроение раздербанить большой русский обоз, поднявшийся с низовий Волги и вёзший вяленую рыбу на московский торг. Чтобы не ходили доносные разговоры про судьбу тех пограбёжных татар, черкесы, как шептались на базаре, утопили татар в Москве-реке. Всю сотню. Так что за филёвским мостом воду брать пока было нельзя.
— Водку пить пошли? — мирно спросил московитов Эрги Малай. — Нэ хадите, пажалуста. Шинок гарит давно, один уголь теперь естем. Коган Ибан так велел: «Чтобы только уголь — гаварит, остался. Уголь — и тот в реку смыть! Вместе с жидовской костью»! Ха-ха-ха! Пачему нэ смешно?
Москвичи разом сказали: «ха!» и повернули от Яузы назад, в город. В городе дело всегда найдётся — забор на своей усадьбе поправить, в храм сходить, колодец почистить. Выпить тож. Копеечку за чарку! Едрить в твоё дышло! А чтобы нормально выпить, надо три чарочки! Три копеечки! А это ведь шесть курей! Дорого! Не наработаешь за три дня на один штоф водки! Пропало лето! Чтоб великому князю сесть в болото голой задницей на Ваге. Там, рассказывают, болота больно студёные... Ведь московские кабаки, все три, они княжеские! На московских людях бешеные деньги зарабатывает князь, чтобы ему в том болоте пиявки в гузно впились!