— Я должен и перед вами извиниться.
Барышня улыбнулась, всем видом показывая, что он ничего не должен, и если хочет сделать ей приятное, то пусть немного посидит и поболтает. Это полностью совпадало с желаниями графа.
— Меня вот какая мысль не оставляет, — сказал Михаил, садясь рядом на тяжёлую мраморную лавку с львиными ножками. — Все эти пророчества... Они вас не испугали? Похоже на наше время. Восстания черни. Сотрясения земли. Великие армии. Горящие города. У меня в корпусе огромное число офицеров просто больны этим. Ходят в ложи, гадают, в каком году наступит пришествие Антихриста. Выводят по-разному: не то в тридцатом, не то в сорок восьмом.
Лиза вздохнула. Отложила шитьё. Обвела глазами тихий дворик.
— Вы хотите сказать, что не видели Апокалипсиса? Горящих городов? Великих армий?
Михаил глубоко вдохнул лёгкий, пахнущий миртом ветер. Вспомнил, как копоть от полыхающей Москвы оседала в носу, горле, лёгких, так что люди надрывались кашлем до крови. Густой чёрный дым провожал отступающую армию несколько дней, и крепчавший ветер в спину не раздувал, а лишь нагонял его. Жирным запахом сожжённого жилья пропиталась не только одежда, но и каждая клеточка кожи. И потом ещё долго привкус копоти ощущался во рту. Еда, фураж и даже вода во флягах явственно отдавали золой.
— Думаете, всё уже кончилось? — недоверчиво спросил граф. — Мы пережили светопреставление?
— Думаю, у каждого времени свой Зверь. — Лиза снова взялась низать жемчуг. — Мы встретили один Апокалипсис. Вряд ли Господь пошлёт нам другой.
— Вашими бы устами, — усмехнулся Михаил. — А что вы вышиваете?
— Это мой вклад в храм Святой Екатерины, — не сразу отозвалась девушка. — По случаю перехода. Я ведь на самом деле католичка. Меня крестили в Варшаве.
Михаил подумал, что ослышался. Он так привык воспринимать Лизу русской, что и не задумывался о её второй, польской половине. А она была и порой проявлялась в той гордой надменности, с которой молодая Браницкая умела держать себя на публике.
— Потом мы уехали в Белую Церковь, — продолжала барышня, — где, конечно, был только православный храм. И я гуда ходила вместе с мамой. Пока отец был жив, он бы не позволил перейти. А я не настаивала. Зачем лишние ссоры? Зимой папа умер. — Она подняла руку и поспешно стряхнула слезинку. — Надо решаться.
«Решайтесь, Лиза. И замуж будет легче выйти», — чуть не сказал граф. Но удержался.
Вот такие возможны были между ними разговоры. А теперь они глядели сквозь друг друга, как чужие. Из-за какого-то бала?..
После долгой двухчасовой службы началась евхаристия. Вынесли серебряные потиры, и сам епископ с длинной позолоченной ложкой в руках причащал каждого. Сначала, как положено, мужчин, а уж потом женщин. Поэтому в храме произошла рокировка. Мундиры подались вперёд, чепчики отхлынули назад.