Отыскать великого князя сейчас не представлялось возможным. Он унёсся незнамо куда, и редкий человек в полку не пожелал бы свернуть ему шею. В расстроенных чувствах Николай проскакал мимо конюшен, вольта, строящейся казармы, миновал пустырь, форсировал вброд ручей, распугав прачек. И наконец остановился у какого-то сенника. Где без сил сполз с лошади, бросил поводья и, едва зайдя за дверь, повалился на сухую траву. Происходившее с ним не имело никакого отношения к раскаянию. Да, он поступил скверно. Но не это сейчас вогнало великого князя в трепет. В конце концов, если человеку с детства говорить: «Ты болван и скотина», — он научится поступать соответствующе.
Но Никс никогда не считал себя сумасшедшим. Способным в исступлении не отдавать себе отчёта в собственных действиях. Эту тайну он знал о братьях. Об обоих. Хотя у Александра подобное случалось крайне редко. Но именно он — ангел во плоти — открыл Николаю глаза на ужас семейного недуга. Страшное узнавание потрясло великого князя. В Петербурге в четырнадцатом году на набережной он стоял у золотой кареты, в которой сидели вдовствующая императрица и великая княгиня Анна Павловна. Мать с сестрой болтали. А царевич потихоньку лущил семечки в воду. У него всегда были дурные манеры.
Наконец впереди гвардейской дивизии показался император. Он скакал на соловом коне, держал в руке обнажённую шпагу, которую уже готовился опустить, поравнявшись с каретой. Им нельзя было не любоваться, столько изящества и благородства было во всём его облике. Как вдруг почти перед самой лошадью государя через улицу метнулся мужик, держа на голове лоток с пирожками. Зачем дураку понадобилось перебегать дорогу, бог весть. И конечно, полицейским стоило его вздуть. Но Николай никак не ожидал, что брат даст лошади шпоры и бросится на бегущего с поднятым клинком. От августейшей расправы лоточника спасли только стражи порядка, выхватившие палки и принявшиеся дубасить невежу по загривку.
В тот момент Николай не поверил своим глазам. Он испытал сильнейший стыд. Именно такой, какой сегодня могли испытывать те, кто наблюдал за ним со стороны. «Мы все отравлены. И его величество, и Константин, и я, и может быть, даже Мишка». Последнее почему-то показалось совсем уж непереносимым. Николай разрыдался. Без слез. Одним горлом.
За стеной сарая послышался стук копыт и чей-то знакомый голос окликнул:
— Ваше высочество! Вы здесь?
Щурясь на свет, царевич вышел. Возле сенника топталась лошадь. На ней сидел начальник штаба гвардии Бенкендорф, неизвестно откуда взявшийся в Вильно.