– Подходи, дружище, подходи, – поманил он парнишку, и когда тот приблизился, спросил: – Кушать будешь? Я тебя сюда на броневике привез – я и угощаю.
В глазах мальчугана на секунду мелькнул страх, но, увидев, что угрозы вроде бы нет, он расслабился. Молча уселся за столик рядом, принял порцию шашлыка, которую пододвинула ему Юка, хлеб – и с голодным урчанием, словно волчонок, вгрызся в мясо.
– Ну и откуда ты такой? – дождавшись, пока пацан поест, спросил Добрынин. – Тебя как зовут-то?
– Данька я, – шмыгнув носом, ответил парень. – Родкины мы…
И услышав это имя и эту фамилию, Добрынин вновь, во второй раз за один вечер, растерялся… Пригляделся – и впрямь! Он и есть, тот самый Данька! Такой же белобрысый, такой же лопоухий! И на виске слева мелкий шрам! Это ведь он, этот пацан, помог ему тогда под Ульяновском! Да как помог! Такой план завернул – хоть стой, хоть падай! С юмором, да с огоньком!.. Да, это было в другой реальности, в другой временной петле, но… не значило ли это, что в теперешнем времени парень поможет и Данилу-младшему?
– Куда путь держишь, Данька Родкин? – справившись с собой, спросил Добрынин. – И почему один? Почему без защиты? Радиация вокруг – ты, вообще, знаешь об этом?..
Мелкий молчал, только носом пошмыгивал. Шмыгнул раз, шмыгнул другой – и вдруг словно прорвало. Захлюпал носом, заплакал тихонечко, размазывая по пыльной физиономии слезы, тут же превращающиеся в грязные разводы на щеках и потеки на подбородке…
– Ох ты… Ну… Ты это… Да успокойся ты, все ж нормально теперь… – неловко забормотал Добрынин, не зная, с какого бока подступиться к пацану.
Юка, сердито сверкнув на него глазами, взяла дело в свои руки, и вскоре парень, успокоившись, и умяв две порции шашлыка, уже рассказывал свою историю. И слушая его, Добрынин только головой качал да руками в растерянности разводил. Юка же так и вообще развела сырость, хоть саму утешай.
И было от чего.
* * *
Сначала бабка умерла, потом дед. Потом, через совсем недолгое время – батька. Барбос убежал, кота Сухарика съели – кот в хозяйстве скотина ненужная. Остался Данька с одной мамкой да двумя братишками. Младшему три года, среднему – семь. Данька самый старший, двенадцать ему. Младший все время кушать просит, за юбку цепляется, пальцем в рот тычет. Средний ружье ножиком вырезает, голубей стрелять хочет. А что голуби? Пролетит раз в день – и то мимо деревни. Голуби об эту пору наученные…
Мать с голодухи тоже слегла. Нечего есть – корова еще осенью околела, свинью зарезали среди зимы. Хлеба нет. Картошка – отрава. Зеленая, в глазках, с толстенной кожурой – Данька такой и не видывал отродясь. Радиация.