Серьезный поезд, большой. Вагоны огромные, в заклепках. Наружу пушки торчат. На платформах танки мелькают – сила! Дернулся было Данька за поручень уцепиться – да сорвались руки. Так и полетел он с насыпи кубарем.
Упал в бурьян, рюкзак в одну сторону, сам в другую. Долго лежал, дух переводил. Встал, осмотрел, себя ощупал – цел вроде. Эх, не удалось зацепиться. А то бы с ветерком еще километров триста. Что за негодь такая.
Пошел пешком.
Шел полдня, в середине к деревне вышел. Пустая деревня – такая же как и многие. У крайнего дома, в канаве, баба с ребятами сидит. Плачет тихонько. Рядом – мужик на спине валяется. Волосы колтуном, борода нечёсана, глаза потухшие в небо смотрят. Ребята – мал-мала меньше, прижались к ней с обеих боков. Один кулак грязный сосет, другой на мужика во все глаза смотрит. Непонятно ему – почему лежит, почему не шевелится?
Качается баба из стороны в сторону, приговаривает:
– Куда ж мы теперь с вами, детушки… Дома нет, кормильца нет… Ничего нет. Пропадем с голода…
Постоял Данька рядом, посмотрел. Ему тяжело – а тут и вовсе горе страшное. Открыл рюкзак, вынул консерву и буханку сухую, положил рядом с мужиком на траву. Повернулся – и дальше пошел. Эх, время… Бедовое время, страшное.
Снова шел полдня до вечера. Устал. Снова голод брюхо терзает. Разделилось в нем два человека. Один говорит – дурак, зачем консерву отдал? И им не поможет – и сам помрешь! Другой говорит – правильно отдал, глядишь продержаться неделю. А там и к людям выйдут. Жалко Даньке консерву и буханку. Но вспомнил двух ребят около бабы – и сразу плохого как ветром сдуло. Такие же братишки у него. Я здесь помог – глядишь, и моим кто поможет!
К ночи набрел на деревню. Зашел осторожно в крайний дом, на ощупь. Темно в доме. Половицы поскрипывают, на чердаке завывает кто-то – не то ветер, не то домовик. Про домовиков батька сказывал – хорошие они, если дом ухоженный. А если брошено жилье, нет человека – то и домовик злой, вредный.
Шепчет:
– Пусти дедушка переночевать. Я вреда не нанесу. Полежу отдохну, утром уйду. Можно?
Слушает – затихло наверху. Наверно можно, раз не воет больше.
Пробрался осторожно в большую комнату – главный зал. Нащупал мягкое – диван. Спичек нет, фонаря нет – плохо. Положил рюкзак на пол, сам на краешек дивана. Пустой дом, чего бояться? Переспит – и дальше. Брюхо голодное руками прижал – нельзя сейчас есть. Ночь перетерпит, заспит – во сне есть не хочется. Завтра день опять идти, завтра утром поест, сил прибавит.
Уснул.
Утром с первыми лучами проснулся. Заглянуло солнце в окошко – Даньке прямо в глаз лучиком. Зажмурился он, чихнул. Глаза открыл – мать честная! Лежит он на диване, напротив через комнату – кресло стоит. А в кресле том – мужик сидит, на него смотрит! Лицо страшное, оскаленное, кожа синюшная, глаза навыкате. Да не живой мужик, мертвый! Всю ночь с мертвецом в комнате проспал!