Древняя взревела. Она, без сомнения, почуяла гибельное заклятие и торопилась ответить – ветер задул так, что стало трудно дышать. То и дело ловца било мелкими предметами, взметёнными бурей, – весьма чувствительно било, а он никак не мог защититься. Он стоял, придерживая раненое запястье, а перед ним плавало в воздухе ослепительное, сотканное из магии копьё; словно сквозь вату слышался голос отца Бенедикта: «Всем держать поток! Концентрируйтесь! Primus! Все вместе! Secundus! Не теряйтесь!»
На счёт три, очевидно, должен был последовать удар, но Древняя опередила. Она поймала поднявшуюся в воздух жаровню, из которой давно высыпалось тлеющее содержимое, и ловко метнула тяжелую чашу на ножках – и не в Эварху, а в отца Бенедикта, правильно угадав, кто главный в этой атаке.
Жаровня ударила священника в грудь. Отец Бенедикт взмахнул руками, рухнул навзничь и остался лежать неподвижно – а сила, собираемая при помощи крови ловца, внезапно замигала, поток ослабел. Копьё поблёкло, растворяясь в буре.
«Эварха, сын мой… – слабый, на грани слышимости голос. – Возьми его. Ударь. Только ты знаешь куда».
– Но я не вы! – завопил ловец.
Визг ветра был ему ответом.
Дело решали мгновения. Блёкнущее копьё висело в воздухе прямо перед ловцом, но даже сейчас он не решался взять его в руки.
– Черепушка! – рявкнул Эварха. – Помогай, сожри тебя мертвяк!
Череп в перстне оживился, словно того и ждал. Глазницы вспыхнули ослепительно-алым, свет, словно кровь, засочился из костных швов, между зубов, из носовых отверстий. Ловец почувствовал, как кисти рук потеплели, левое запястье перестало ныть. Пальцы окутались тонким призрачным сиянием.
Что за чародейство ожило в кольце, ловец не знал и знать не хотел. Но зато сейчас он мог исполнить то, о чём просил отец Бенедикт.
Осторожно, словно касаясь тончайшего стекла, Эварха сомкнул пальцы на древке сияющего копья. Кожу обожгло одновременно холодом и жаром, по руке вверх побежали болезненные мурашки; ловец ощутил, как магическое оружие жадно потянулось к крови, всё ещё сочившейся из пореза. Наверное, выпило бы совсем, когда б не перстень!
Ловец помнил, куда когда-то попали брызги его крови – на щёку Древней богини, на её висок, на уголок рта. И сейчас, хоть она и сменила облик, он должен был ударить именно туда. Кровь притянет кровь, сила пробьётся, и тогда – тогда всё это представление наконец будет закончено. Он замахнулся, копьё пошло вверх, череп в перстне помогал сконцентрироваться – Эварха ясно увидел бледные пятна на лице Древней; пятна, оставшиеся от его крови.