Богиня в долгу не осталась: зарычала и, защищаясь, обрушила на ловца всю ярость поднятой ею бури. Они сшиблись – копьё, свитое из магии Спасителя и крови ловца, и смертоносный шквал, поднявший в воздух всё, что могло подняться. Эварха упал, прикрывая голову руками, но то ли его защищала магическая фигура, то ли волшебный перстень – он отделался только ушибленным плечом, в которое угодил обломок медной рамы купола, а вокруг били в пол, словно стрелы, осколки стекла, светильники, жаровни, какой-то горящий мусор и каменная крошка. Как он остался жив в этом хаосе – уму непостижимо. Однако копьё, свитое из магии, ушло в полёт и легко пронзило все материальные препятствия. Кровь притягивала кровь.
Мгновение спустя монастырь сотряс невероятной силы вопль, визг, способный раскалывать камни. У Эвархи чуть голова не лопнула – он скорчился на полу, зажимая уши ладонями. Ветер мгновенно стих, оставшиеся осколки и обломки дождём валились на пол, так что ловцу пришлось вторично прикрывать голову руками. Белые монахи, однако, стояли неколебимо, хотя сутаны их были порваны и многие испятнаны кровью. Они держали кольцо силы, и гигантская магическая фигура, выложенная на полу зала, ярко засветилась белым – сложнейшие переплетения, символы, дуги и руны заработали так, как должны были работать. А Древняя…
Копьё пробило ей голову, войдя в левую щёку. Магия уже рассеялась, но место удара пылало белой огненной кляксой на чёрном лице. Черты исказились мукой, все шесть рук судорожно скребли по телу, словно в агонии. Она изогнулась, забилась, завертелась на месте, вновь испустила полный боли вопль – правда, куда тише. Похоже, даже упасть богиня не могла – заклятия чёрного камня удерживали её в вертикальном положении.
Монахи плели свои чары – не торопясь, но и не медля. У Эвархи внутри всё дрожало от этого слитного пения, от этой тянущей жилы магии. Да уж, куда до них той сирене, пожирательнице кораблей… Однако отец Бенедикт всё ещё недвижимо лежал там, где на него обрушился удар, среди груд обломков и мусора, а ловец не решался выйти из своей звезды, чтобы не нарушить плетущегося заклятия. Теперь оно сделалось зримо – словно белёсый саван, ткалось прямо в воздухе, охватывая богиню с головы до пят, а пылающее белое пятно от удара расползалось, захватывая лицо, и тускло светилось сквозь пелену магии. Богиня перестала биться, обхватила себя всеми руками, вытянулась, запрокинула голову, словно умирающий, и испустила долгий, полный муки, стон. Она немного уменьшилась, но всё ещё сильно превосходила ростом человека; а белёсый саван охватывал её всё плотнее, прилипал, наматывался, и вот уже под ним невозможно было узнать многорукую богиню. Звёзды, окружности и символы вокруг вспыхивали и гасли в определённом ритме, направляя силу, воздух потрескивал от напряжения, монахи делали своё дело, и, несмотря на хаос вокруг, выглядело это весьма величественно – хотя и жутковато. И никто не сдвинулся с места, пока не угасла последняя многолучевая звезда, и сила не вернулась к своему обычному течению.