Хотя Пустошник, конечно, задаром даже матери родной воды не подаст. И уж коли он Эварху приволок к себе, лечил и ухаживал – значит, рассчитывал на немалую прибыль. Оно и понято, это ж именно он, Пустошник, свёл Эварху со святыми отцами.
И, конечно, хорошо бы знать, где сейчас богиня. Кристалл, спасший его в Межреальности, скорее всего, лопнул, ловушка неустойчива, а Древняя, окажись она на воле – всё равно что разгулявшийся тайфун, разрушит всё, до чего дотянется. Убрать бы её из города, да поскорее…
Эварха ещё раз осмотрел себя и с изумлением обнаружил, что железный перстень с впаянным в оправу черепом по-прежнему на пальце. Глазницы приветливо засветились алым, а челюсти только что не заулыбались, хотя куда уж больше.
– Спасибо, черепушка. – Ловец погладил череп указательным пальцем. – Выручил. А я помню, что тебе обещал…
Шаркающие шаги вдруг раздались совсем близко, дверь скрипнула, потянуло холодным воздухом, пахнущим пылью и машинным маслом.
– Ну? – без предисловий и приветствий вопросил Пустошник, ставя на пол яркую, почти целую свечу. – Вот говорил же я Мелге, всегда говорил – мало он тебе ремня выписывает. Меня он, конечно же, не слушал, дескать, Спаситель велел добрым к людям быть! «Добрым»! Ха! И чем это всё кончилось, а, я тебя спрашиваю? Чем? Одни протори да убытки от тебя, недоделанного!
– Привет, хозяин ласковый, – ухмыльнулся Эварха. – И я тоже рад тебя видеть. Честное слово, рад.
Пустошник снял с табуретки масляную лампу – своей знаменитой левой рукой, точнее, латунным протезом с острыми, как крючья, пальцами, – заскрипел суставами и шарнирами, не спеша уселся. Это значило – разговор пойдёт серьёзный и скорее всего о деньгах. И даже точно о деньгах.
Выглядел старый хрыч весьма колоритно даже для Вольного города, где, казалось бы, привыкли ко всему. Невысокий, сгорбленный, с длинной седой бородой – лишь кое-где ещё мелькали смоляные пряди, – всегда в одной и той же тёмной хламиде; лицо уродовали следы давних сильных ожогов; в левой глазнице – бронзовая трубка с линзами, с жужжанием выдвигавшаяся и уходившая внутрь; вместо левой руки, отнятой по самое плечо, под хламидой прятался искусно сделанный протез. Поговаривали, что старик некогда был одним из лучших мастеров-алхимиков, а может, и заклинателей, и покалечился сам, очень давно, в молодости, пытаясь обратить свинцовый брусок в красное золото («при помощи огненных элементалей и серной кислоты», добавляли иногда отдельные знатоки). Эварха был уверен, что всё это полная ерунда – за исключением идеи обратить свинец в золото.